Но ударяется эта потасканная кралечка о забугорную землю – и в тот же миг предстаёт пред детскими очами желающей быть сожранной мужежертвы – девицей-лебедицей, целкой-отроковицей, сладкоголосой птицей юности. (Ну и, разумеется, целомудренной-целомудреннойрозой: почище шри-ланкийской богини непорочности Паттинн.)
Такая жонпа (ибо всё перечисленное есть процесс вхождения жонпы в
самую силу), произведя до того две дюжины абортов, а иногда гуманно уравновесив их сданными в приют детьми, разрешает забугорной мужежертве целовать себя только в лобик, в ладошку, иногда – в щёчку, а в губки – в губки нет: этого она долго-долго стесняется.
Особенности алиментации жонп в различных биоценозах
Мужежертвы и клиентура платят некоторым из жонп не только собственной жизнью и здоровьем, но и, например, эфиопскими
бырами; некоторые жонпы базируют своё хозяйство на хорватских
кунах, некоторые как-то изворачиваются (и даже становятся православными прихожанками) на бангладешских таках, иные строят здоровую таиландскую семью на таиландских батах. А есть даже и такие жонпы, что не отвергают ни таджикские сомони, ни узбекские сумы, равные всего-то ста тыйинам.
У жонп с заурядной телесной оснасткой высоко котируется новый румынский лей. Что же до знаменитых монгольских тугриков, то здесь статистических данных у нас, увы, недостаточно. Зато бойко идёт среди жонп твёрдый-твёрдый и очень длинный, несопоставимо длиннее рубля, нигерийский найр. В Лагосе за один поцелуй хрущачки медовой дают три нигерийских найра.
А некоторые жонпы, как в законном браке, так и вне брака, получают много-много малавийских квач. У них на чёрный день, который, как они считают, ещё не наступил, припасены тазы, вёдра и оцинкованные корыта, полные малавийских квач. Мы располагаем некоторыми неопровержимыми данными, что особо фартовые жонпы умеют раскрутиться даже и до уровня замбийских квач. Одна журчалка ручьёвая, пишут, построила в своей родной деревне православный храм – держится он без единого гвоздя, только на замбийских квачах. Но в зарубежной печати проскальзывали опровержения: из Боливии писали, что храм держится на боливийских боливиано, а из Венесуэлы – что на
венесуэльских боливарах.
Да и чёрт с ними со всеми.
6Аад вернулся из отпуска с эффектной – и отнюдь не фиктивной – любовницей. Вернулся он с ней, скажем так, в своём сердце, ибо физически она жила в сопредельной стране. Что, конечно, только укрепляло – своим романтическим флёром – такого рода зыбкие отношения, которые, в отсутствие оного, возвращают Ромео и Джульетту к нехитрым пестикам-тычинкам секс-шопаи самодостаточным онаническим фантазиям.
Любовники встречались довольно регулярно.
У сопредельной принцессы было, суммарно, четыре неоспоримых достоинства: наличие мужа и троих детей. И не то чтобы Аад был так уж чадолюбив, скорее даже наоборот, а поэтому, безошибочным чутьём бывшего страхового агента, он сходу усёк, что с такой женщиной можно резвиться по полной программе – нимало не опасаясь ни истерик («хочу ребёночка»), ни фрустраций («очень-очень хочу ребёночка»), ни
«задержек» («у нас, возможно, будет ребёночек»), ни бессердечных подножек («буду рожать»).
Между тем подошёл день (назначенный самим Аадом, а слово он держал)
– подавать заявление на бракорегистрацию. Рая, наведавшись к Ааду накануне того, обнаружила кое-что похуже забытых (или подаренных) кружевных женских трусиков, а именно: она увидела идеальный порядок, наведённый более-менее стационарной женской рукой.Эпицентром же былого беспорядка оставалось развороченное двуспальное ложе, служившее (причём, судя по свежеразодранному пододеяльнику и громадным жёлтым пятнам на простынях, – совсем недавно) ристалищем жесточайших, самых нескромных схваток.
Ведомая знаниями, добытыми в Клубе, Рая нырнула своей большой, вмиг вспотевшей ладонью между томиком Фихте и томиком Ницше, затем – между томиком Шеллинга и томиком Гегеля, затем – между томиком
Леонгарда и томиком Шлейермахера, где наконец и обнаружила искомое: фотографию конкурентки. Патлатая стервоза возлёживала, как ни в чём не бывало, на этом – да: именно на этом! – стократно обесчещенном ложе – в костюме Евы, с бесстыжими, вольно разбросанными ляжками похотливой кобылы, – пребывая, судя по всему, в самом лучшем, то есть только что ублаготворённом расположении порочных своих телес.