– Ну хорошо, – согласился Костя, чувствуя, что диалог, начатый в виде просьбы, плавно превратился в приказ, – но у меня дочка.
– Оставишь на жену, – удивился Разбирин и тут же спохватился. – Ай, прости. Кстати, а что следствие говорит?
– Ничего. Ее сбила машина, – сказал Костя максимально сухо.
– Переходила.
– Прямо на тротуаре.
– И...
– Водитель скрылся. Следствие идет. Говорят, «копейка». Вроде видели за рулем брюнета. Может, гастарбайтер. Хер знает. Я даже не хочу об этом думать. Не в этом дело.
– Кавказец?
– Так что с дочкой-то? – спросил Костя, торопливо меняя тему.
– Бабушек-дедушек нет?
Костя помотал головой.
– М-да... Ну, брать ее, конечно, с собой не надо, мало ли что. Ладно, я найду женщину, которая поживет пока с твоей дочкой. Это я беру на себя. Еще вопросы?
– Нет, – сказал Костя после паузы, – не надо никаких женщин.
– В смысле?
– Я возьму с собой. Я ее никогда не оставлял на такой длинный срок. Одну, – добавил он для ясности. – И сейчас не хочу. Ну не горячая ж там точка.
Разбирин почесал переносицу.
– Да это как сказать. Вообще-то я вначале подумал, что дочка будет лишней – там наверняка тусовка молодежная, она тебе мешать будет, но… с другой стороны, с дочкой ты становишься… более достоверным, что ли.
– Именно, – сказал Костя, – Тем более там и школа, как я вижу, имеется.
– Ну смотри.
Разбирин вынул из пачки сигарету и начал мять ее пальцами так, что табак коричневым конфетти посыпался на стол.
– Ты знаешь, Кость, ведь Оганесяна, мир праху его, я недолюбливал. Конечно, о покойниках либо хорошо, либо никак, но мы не на поминках среди друзей и родственников, посему я тебе прямо и говорю. Оганесян был слишком самолюбив и по-восточному горяч. Нанял себе шофера, как звезда, епти. Вел себя как наместник в захваченной стране. К тому же терпеть не мог бумажную работу, а из нее, как ты знаешь, состоит восемьдесят процентов любого дела. В итоге после него остались какие-то непонятные вопросы, зависшие в воздухе, какая-то недоговоренность. Нюх у него был неплохой. Да и везло ему, гаду. Но… когда он шел по следу, он сам не оставлял следов, понимаешь? С одной стороны, оно, конечно, понятно – когда гончая бежит за раненым волком, у нее нет времени строчить отчеты по каждому кусту, но с другой стороны – мы не гончие. После убийства Оганесяна я не могу отделаться от ощущения, что он вел какую-то игру. Нет, не против нас, не подумай дурного. Но какую-то свою. В детали он никого не посвящал и тем самым сильно затруднил нам жизнь, да, в общем, и расследование собственной смерти. Ты – человек интеллигентный. Во всех смыслах. Тут и твоя семья, и твой склад ума. А мне не нужны ни костоломы, ни тупые гончие. Я очень рассчитываю на тебя. Поэтому будь осторожен, спокоен и… адекватен, что ли.
Разбирин понюхал мятую сигарету, скомкал и бросил ее в мусорное ведро.
– И побольше энтузиазма, Кость. Вспомни Чечню, в конце концов.
«Если я вспомню Чечню, – подумал Костя, – у меня не то что энтузиазм, а всякое мало-мальское желание пропадет».
Но вслух ничего не сказал.
VII
А. ПЕРЕВЕРЗИН – Е. ВИНОГРАДОВУ
10 августа 1914 года
Дорогой Евгений Осипович,
на войне как на войне. Ничего веселого. Третий день небо свинцовое. На ногах лапти. Пехота, называется. Немцы в голос смеются, когда в плен берут. У них обмундирование дай бог. Я, правда, австрийскими ботинками недавно разжился. Жмут, но все лучше, чем вот так. Еды шестые сутки нет. И, кажется, не предвидится. Сначала готов был землю есть, а на третий день стало все равно. Какая разница, от чего здесь умирать? От голода, пули, штыка, заражения крови или осколка шального. На прошлой неделе меня ранили в плечо. Рана гноиться начала, а бинтов не хватает. Последний раз перевязка два дня назад была, и то с мертвого какого-то бинт грязный сняли и на меня. Гигиена – первое, что здесь забываешь.
Но даже это все ерунда, когда спрашиваешь: а за кого или за что мы здесь в окопах заживо гнием? После Луцка, конечно, настроение было другим. Тогда казалось, вот оно, переломное. А как на Стоходе встали, так все опять на круги своя вернулось. Голод, грязь. И с каждым днем все невыносимее и бессмысленнее это прозябание. На прошлой неделе соседняя рота целый день под обстрелом сидела. И только к утру поняли, что стреляют свои же! Тошно подумать, сколько по дурости народу зазря положили. Впрочем, все это уже описал в письме к родным – если что, они Вам расскажут.
Вам это покажется забавным, но среди окопной грязи у меня появились интересные соображения по поводу раядов. Точнее, именно все вышеуказанное и стало главной причиной этих соображений.