Рыцарь схвачен и брошен в темницу.
Завтра - справедливый суд.
Я потираю руки. С тобой было забавно, хотя ты и был скучноват и предсказуем.
- Раз-два!
Что он творит?
Шталмейстер недовольно наблюдает за мной, но я ничего не могу поделать.
Ведь даже темница не сломала героя.
Почему? Ведь мы забрали у него всё.
Злится шталмейстер, впал в уныние Слепой Брю, притих под сапогами пылевой демон.
А я понял.
Понял почему. Ведь терять ему нечего, а мстить нет ни сил, ни желания. Да и мести был чужд он на всем своем жизненном пути.
- Раз-два!
Толпа зевак, барабанный бой, гнусавый голос судьи.
Солнце сквозь тучи, Рыцарь щурится и еле стоит на дрожащих ногах.
Дрожащих не от испуга скорой смерти - к ней он привык за долгие годы войн. Дрожащих от слабости и усталости.
И кажется мне, что вижу я вовсе не грязную истлевшую робу, а призрачный белый плащ с красным крестом на его плечах.
А еще - герой чему-то улыбается.
Тихо, робко, кротко.
Не иначе предчувствует, что скоро наступит отдых.
Так нельзя!
Бьет в бубен Гугнивец, хрипит в трансе шталмейстер Свищ. Свирепо чешет исисанное рунами пузо Две Отрыжки.
И к эшафоту, на трибуну для коронованных гостей поднимается она.
Леди.
Ты думал, будешь умирать легко?
Мы и этого тебе не дадим.
Сломайся, ну же.
Но нет.
На мелочи он никогда не разменивался. А что падал много раз, так ведь вставал, и шел, дурень упрямый. Я его даже зауважал немного, редко такие кадры попадаются, ой редко.
Располневшая Леди смотрит на узника. Смотрит, и не узнает в нем былого славного кавалера.
Прищурившись, и он пытается поймать ее взгляд.
Что в нем?
Наконец, мелькает что-то на миг в ее душе. Что-то прежнее, давно забытое.
Леди отворачивается.
А судья дает отмашку палачу.
Блеснул зайчик на лезвии.
Раз-два!
Удар, и катится, катится мир куда-то вбок, и, разорвавшись на малые куски исчезает в великом ничто.
Осталась последняя тропка, что в самом конце. Сузилась она до тонкой нити, что перед пропастью перекинута. Присел у пропасти Рыцарь. Задумался. Оглянулся назад. На тракт широкий. На людские толпы. На огни, шум да веселье.
Наконец, ступил он на нить. И лопнула, взвизгнула тропинка под тяжелым сапогом путника.
А он, сначала зажмурясь, а потом, открыв глаза - все смелее и смелее - шел над пропастью. Туда, где солнцем правды светил совсем иной свет. Непривычный мне, за долгие годы забытый, чуждый.
Завыл я. Кинулся вслед. Побежал по воздуху вслед за своим подопечным. Но захлопнулись с треском за Рыцарем смарагдовые ворота в Городе Золотом - чистоту и убранство улиц являя. Успел я увидеть на миг ту красоту необъясненную, что когда-то, давным-давно по глупости потерял. Постоял перед стеной. Потом ругнулся, да и назад пошел. По собственной узкой Дороге. Которой давным-давно определен весьма печальный конец.