Прохор слыл местным пьяницей и забулдыгой, достигшим благополучно солидного уже возраста. Он недавно разменял пятьдесят два, всю жизнь свою заботливо опекаемый наседкой-матерью.
Истовая родительская любовь сослужила мужику плохую службу. Взращённый в материнской неге и ласке, работать Прохор не научился. Но, зато, с самой ранней юности пристрастился к выпивке. Увлечение переросло в привычку, привычка – в болезнь. И тащила великовозрастного тунеядца на горбу своём старуха-мать.
Прохор же искренне считал, что плох тот родитель, который не сможет прокормить ребёнка до пенсии. Конечно же, до его, ребёнка, пенсии.
В редкие дни трезвости мужик становился угрюм и нелюдим, проводя всё свободное время за чтением. Книг имелось в их доме великое множество, включая старинные редкие экземпляры. Матушка Прохора во времена своей комсомольской молодости являлась председателем деревенского ликбеза и собрала приличную библиотеку, в большей степени состоящую из экспроприированных у местных богатеев книг.
Прохор был неглуп от природы, но беспробудное пьянство совершенно расклеило его мозги. Он даже отсидел один год в колонии за тунеядство. И два в лечебно-трудовом профилактории - за пристрастие к алкоголю. Что толку, горбатого могила исправит! Прохор продолжал вести асоциальный образ жизни.
Оказалось, что продавец картошки живёт неподалёку от мальчишек, на соседней улице.
Большой бревенчатый дом с солидным участком земли, огороженный покосившимся забором, был старый и почерневший. Банька, чуть накренившись к земле, скрывалась вдалеке за буйно разросшимися кустами сирени.
Компания расположилась в беседке, находящейся посреди маленького, с десяток деревьев, яблоневого сада. Прохор притащил из дома гранёный стакан, а на закуску – миску щей в алюминиевой тарелке.
Он открыл зубами пробку, играючи и ловко, бухнул до краёв красного зелья:
- Я первый выпью.
Жадно проглотив спиртное, дядька утёр губы рукавом. Ребята недоумённо переглянулись. Прохор снова налил, но уже вполовину меньше.
- Разговейтесь, молодёжь.
Шурку уговаривать не пришлось. «Приняв на грудь», кудрявый принялся бодро хлебать щи. Прохор снова плеснул полстакана.
Но Васька пить отказался:
- Нет, я не буду.
- Это правильно. Вона, дружок твой – что акула. Брюхо-то наел, а, Кудря?
Прохор, заулыбавшись, долил в стакан вина. И опять заглотил полновесную, до рубчика, порцию. Потом выхватил у Шурки ложку и стал закусывать, с аппетитом чавкая.
- До чего же ты, Прохор ехидный! Правильно люди говорят - мал клоп, да вонюч, - кудрявому новый знакомец вконец разонравился.
- Ты, это, помолчал бы, сопляк. Не то ведь…
- А что ты мне сделаешь? Думаешь, боюсь?
Ну, нет - пора уже поставить на место этого балабола! Оборзел совсем. Шурка прищурил глаза и сжал кулаки.
- Не будем ссориться, друзья, - примирительно сказал Васька.
Интеллигентному юноше совсем не хотелось слушать бессмысленную перепалку, а уж тем паче – разнимать дерущихся.
- Правильные слова! Учись вежливости, Кудря, - Прохор как-то резко сбавил обороты, - я, ребята, с вами по-честному, потому как дядька Прохор любит правду. Договорились на мешок – мешок и будет, как в аптеке!
Его заметно «торкнуло» с двух полных стаканов. Глаза хозяина блуждали в орбитах, совершенно независимо один от другого.
Шурка махнул рукой и, отвернувшись, закурил сигарету. Чего впустую препираться со скандальным болтуном! Скорей бы уж, допить вино, забрать свою картошку и – до свиданья, дядя!
- А ещё у меня книжки есть всякие, разные… иик!…, Да что ты, зараза! Если почитать надо, то - милости прошу. Ты, Василий, гляжу, поумнее будешь, чем… этот! Вот, выпей немного, да пойдём, сходим в… хату, книжки посмотрим.
Хозяин снова протянул Ваське стакан. Тот принял подношение, отпил чуть-чуть и поставил на стол.
Сказал, улыбнувшись:
- Книги - это хорошо. Я люблю читать. Шурка, подождёшь нас?
- А то! С вином, так чего не ждать-то? – сплюнул сквозь зубы его товарищ.
Прохор скривился, поняв, что допустил оплошность. Но, делать нечего, они направились в избу, оставив Шурку скучать в одиночестве.
Тот, недолго думая, выпил целый стаканище – назло Прохору! Потом стал осматриваться по сторонам. Грязный огород не вызвал у парня никакого интереса. А вот баня – настоящая, деревенская! Ни разу не видел! Шурка, по досочкам, перескакивая через лужи, направился в сторону древней постройки, напоминавшей избушку сказочной Бабы-Яги.
Крошечное окошко баньки выглядывало на высокий огород - надо полагать, ограждающий границы Прохорова участка - покосившийся и подпёртый палками. За забором топорщились густые заросли ивняка, просовывая ветки сквозь щели. Юноша отметил про себя, что к ограде можно подойти вплотную и, под прикрытием кустов, остаться совершенно незамеченным – ни с одной, ни с другой стороны. Эх, если бы здесь мылись девки! Шурка с сожалением почесал кудри и, отворив скрипучую дверь, прошёл в сумрак мыльни.