— С Андреем Ивановичем?
— С Остерманом. Благополучное разрешение Анны Леопольдовны будет для Бирона сильным ударом. Он и сейчас стал так задумчив, что никто не смеет к нему подойти без важного дела.
Я соображал туго. Юрий, как видно, это понял и повторил все еще раз, но понятнее:
— Если Анна Леопольдовна благополучно родит ребенка, то он и будет императором или императрицей. А это для Бирона прямой зарез, потому что они в сильных неладах.
— А как же Елизавета? — спросил я. — Ведь именно она…
Юрий небрежно махнул рукой:
— У принцессы Елизаветы ветер в голове. Если кто ее за руку на престол втащит, то, может, она подчинится. Но сейчас ей не до этого: одни амуры и охота. Ну, хватит лясы точить, поехали к герцогу!
«Герцог Бирон? Ладно, — подумал я. — Но что же с ним потом было? Правила императрица Елизавета, по фильмам точно помню, но куда подевались Бироны? И еще эта вторая императрица Анна, где она? Ладно, Аркадий Матвеевич в меня верил, так что нечего труса праздновать. Бумаги саксонские кто добыл? Так и с императрицами справлюсь!»
Если бы тогда рядом был Джуз Флорентийский и предсказал мне, что я натворю…
Глава 8
ЕЩЕ ОДНО ПРЕДСКАЗАНИЕ
Пока мы тряслись по Петербургу в бричке, Смилянич помалкивал, а я продолжал изучать Петербург и в очередной раз соображать. Теперь я ломал голову, как же я подкорректирую поведение императрицы Анны Иоанновны (не говоря уже об Анне Леопольдовне, которая еще не императрица), если не знаю, в какую сторону его корректировать.
Вот показался и большой дом Бирона, на который указал Юрий, я не узнал его, не мог понять, здесь был на балу, или нет. В этот раз кучер смело подъехал почти к самому входу. Смилянич соскочил на землю и стал о чем-то говорить с нарядно одетым не то часовым, не то привратником у дверей. Скоро он вернулся, и приказал кучеру:
— Поезжай вокруг дома.
Как оказалось, герцог и несколько его гостей прогуливались в так называемом саду. Это был не совсем сад, а просторный двор с несколькими чахлыми деревцами и кое-где кучками мусора. Но его постарались украсить, расставив тут и там кадки с цветущими деревцами, в некоторых из которых я узнал лимонные.
Узнал я и нескольких гостей.
Одним был Джуз Флорентийский — и когда успел? — но не в фиолетовой шапке и дорожной мантии, а в темно-синем бархате и шелке, на голове у него был парик, на поясе — небольшая шпага в позолоченных ножнах, на пальцах, шее и башмаках сияющие алмазы. Он держался в стороне от остальных, рядом с ним ходил только Беренклау, но этого было достаточно, чтобы я насторожился и сказал о нем Юрию.
— Да ну, не удивительно, — хмыкнул он. — Где ему еще удачу искать?
Другой была Леся Намыстынка, но не в платье с заплатками, конечно, а в красивом золотистом наряде из ткани, расшитой белыми узорами, и в странной шляпке. Леся стояла возле той самой невысокой женщины, которая ворчала на нас с ней: «Барысня и кавалер любезничают». Теперь и генеральша сменила свой балахон на красивое серое платье, парик и шляпу, а в руках держала палку с серебряным шаром на конце. Тут же обретались еще два мужчины и пожилая женщина.
Герцога Бирона я бы и не заметил, но Смилянич осторожно не указал мне на него. Герцог курляндский в скромной, по сравнению с остальными, одежде разговаривал в тенистом закутке из нескольких деревьев в кадках. Собеседником был неприятного вида пожилой офицер, очень нарядно одетый, но с желтым лицом, которое мне кого-то напомнило. Я уже заметил, что в этом веке многие люди в возрасте имеют общее: желтоватый или желтый цвет лица.
Одновременно меня осенило, что сам я даже не переоделся с дороги, помят и покрыт пылью. Так и сказал Юрию.
— Ничего, — коротко усмехнулся тот, — зато герцог увидит твое усердие к его делам. Ага, он на нас смотрит… Пошли.
Но мы не присоединились к Бирону и его собеседнику, потому что герцог сказал собеседнику: «Хорошо, фон Беренклау», выбрался из закутка и что-то небрежно проговорив гостям, зашагал к дому. Я только успел удивиться, что и тут свой Беренклау, обменяться взглядами с Лесей, и Юрий потянул меня за Бироном.
Вот когда я понял кто такой Бирон.
Двор, да и дом снаружи выглядели всего лишь большими, но неаккуратными и серыми. Когда же мы оказались внутри дома, то глаза у меня разбежались. Даже коридоры, которыми мы шли, были украшены нарядными статуями, занавесями и множеством блестящих вещей, которые я просто не успевал осмотреть. Но когда мы попали, наконец, в просторную комнату, наверное, его кабинет, то я чуть ли не разинул рот: красивые обои на стенах, бархатные и узорчатые занавеси, обитая бархатом и шелком мебель с резными прибамбасами, золотые подсвечники на столах и по углам, где они представляли из себя фигуры, держащие свечи, картины в тяжелых рамах… Мне хватило бы рассматривать на час…