Так вот, я вдруг заметил, что, слушая Юрия, я слышу одно, а вижу другое, очень и очень другое. И сразу в моей ослиной голове заработали нейроны и другие детальки, заведующие умственными способностями человека разумного, и я начал соображать.
«А почему это, — подумал я, — в этом историческом фильме, который тут снимается скрытой камерой, персонажи говорят языком, не приближенным к языку эпохи? Понятно, что человека этого века мой современник поймет со скрипом. Но какие-нибудь словечки для создания духа, привкуса того времени любой сценарист и режиссер вставил бы. А мы с Юрием, Лесей, Бироном и иже с ними шпрехаем на среднестатистическом русском языке даже не начала двадцать первого века и даже не литературном. Но тот же Смилянич двигает губами совсем не по «среднестатистическому», и вычитываются из этих движений словечки типа «токмо», «мочно», «ежели» и прочие, которые я в страшном сне не произнесу, а в веке Юрия, возможно, они очень даже уместны. Это что же, мне переводчик встроили в мозги? Куда же еще, ведь я не раз переодевался. Но только с артистом ли я разговариваю?»
Это было первое здравое рассуждение, от которого меня затрясло, как в ознобе. Потому что какой же режиссер будет снимать фильм, в котором как минимум один из исполнителей говорит по-таковски, что его никто и понять не может.
Второе озарение мое было не лучше. Я вдруг сообразил, что тот же Смилянич, конечно, со мной не откровенничает, но даже по делу ему приходится говорить о семье его, родственниках, слугах. Я же торчу в этом чужом времени уже не один день, а ни одной такой мыслишки у меня не появляется. Ну, то есть, о Мише Пыжевском я вспоминаю или, скажем, о двух мужиках, которые меня сюда пристроили. Но ведь у Саши Егорова не только Миша Пыжевский и последние работодатели в жизни были!
У всякого олуха моих лет и папа с мамой имелись, и друзья, и приятели, и девушки с женщинами всякие, учителя, враги, соседи… короче говоря, толпа людей, о которых я почему-то не вспоминаю и не думаю.
Не вспоминаю даже сейчас, когда эту несообразность уразумел.
После таких оглушающих мыслей, мою рожу так перекосило, что даже выдержанный Юрий заметно вздрогнул и торопливо прошептал: «Хорошо-хорошо, черт с тобой, все расскажу, только не сейчас, а дома». Это было хорошее решение, хотя он просто кучера опасался. Оно дало мне возможность еще немного заняться своими проблемами.
Прежде всего я попытался вспомнить маму. И обнаружил в памяти зияющую пустоту. С папой и другими родственниками было не лучше. Черт побери, неужели меня вырастили в детском доме и так накачивали психотропными препаратами, что мне память отшибло?
Но тогда почему я четко помню однокомнатную квартиру в центральной части города и обучение в университете? Какой-то я очень зажиточный детдомовец. Учился на археолога (это была одна из прогорающих специальностей, на которую брали — не шучу! — даже не умеющих читать), но курс был платным, и деньги я вносил вовремя, хотя никаких спонсоров-меценатов рядом со мной не было. И вообще, из своей жизни я помню только Мишу Пыжевского и трех безымянных студентов его учебного заведения, в пьесах которых мне удалось сыграть.
Блин! Но я же нормально развитый парень! Не сморчок, не калека. На лошади сколько ездил и зад не слишком отбил, болтаю, не заикаясь, значит, и в двадцать первом веке был не слабаком и тютей. И половая жизнь у меня, судя по всему, происходила нормально. Почему же я не помню ни одного женского лица… ладно, ни одного тела? Какая-то у меня одуванчиковая память: не ел, не пил, не дрался, не ухаживал, не совокуплялся, даже археологию свою не зубрил. Раз — и появился возле телефона, когда зазвенел звонок.
В общем, когда Юрий сказал мне: «Теперь поговорим», я от радости чуть не бросился ему на шею. Оставаться наедине с моими открытиями было равносильно падению в «черную дыру».
Глава 9
САША ЕГОРОВ
Ничего особенного Юрий мне не сообщил, а может, у меня создалось такое впечатление из-за общей малограмотности.
Оказывается, нынешняя императрица Анна Иоанновна, любовником и фаворитом которой был герцог Бирон, вот-вот должна была упокоиться в бозе, то есть, помереть, хотя и вела очень добродетельный и здоровый образ жизни. Наследовал престол еще не родившийся ребенок ее племянницы Анны Леопольдовны. Но эта племянница была такая причудливая особа, что управлять ею мог разве что Остерман.
Кто таков?
Юрий уставился на меня, как на полоумного.
— Я, между прочим, из деревни сроду не выезжал, — пришлось напомнить.
Он тут же кивнул и прочел мне краткую лекцию. Остерман сделал карьеру при Петре Первом, свалил Меншикова и руководил внутренней и внешней политикой империи при нынешней императрице, а также назначил себя канцлером. Зная о возможном будущем Анны Леопольдовны, особенно если она родит императора, он уже сейчас приобрел на нее влияние и…