Анастасии тоже не раз хотелось покончить с папой, а маму она хотела придушить еще чаще. Ее мама, дочь армейского полковника, – натура поэтическая. Этой натуре нравится декламировать Блока, слушать ноктюрны Шопена и рисовать акварельные этюды. Не нравится – готовить, стирать, сидеть с детьми. Маленькая Настя ходила в «художку», «музыкалку», бассейн, на гимнастику, бальные танцы, на каток, на лыжах… Возили ее туда няни и шофер. Даже на лето мама стремилась избавиться от Насти – тот отдых в Сочи с пауком был редким исключением, когда они отдыхали всей семьей. Обычно Настю отправляли в летнюю школу – на Мальту, в Венгрию, Лондон… Мама, Юлия Федоровна, считала, что отдыхать с детьми нельзя – что это не отдых, что мужу и жене надо хоть пару недель провести вместе, как влюбленные, а не как заключенные на каторге под названием «родительство» – мама именно так говорила. Став старше, Анастасия поняла, что мама пыталась спасти свой брак, – ничего не вышло. Когда Насте было девять, родители развелись.
Пережить развод родителей в девять лет – ужасно: ты еще ребенок, но многое понимаешь, и ты их обоих так любишь, что не дашь им совершить ошибку. Настя закатывала истерики, угрожала убежать из дома и пару раз театрально чуть не выбросилась из окна. Мама назвала ее эгоисткой – Настя смертельно обиделась.
Что до отца, то это Бориса Федоровича из-за отчества иногда считали сыном Федорова Федоровича, армейского полковника. На Настиного деда Борис Федорович ничуть не походил. Борис Федорович – интеллигентный банкир в очках, либерал, критик власти. Дед Насти был неинтеллигентным коммунистом с поломанными ушами, гроздьями медалей на мундире и незабываемыми афоризмами. Еще у Насти наличествовали два отчима, какие ей не нравились и, слава Богу, они в итоге разонравились ее маме. Юлия Федоровна всегда была упоительно несчастна – за это Анастасия и хотела ее придушить – чтоб не мучилась.
Насколько богат ее отец, Анастасия не имела ни малейшего понятия. Жил он просто: не в хрущевке, конечно, но и не в загородном дворце, – просто московская квартира в ЦАО с пятью спальнями. У центра жила и Юлия Федоровна – на Фрунзенской набережной. Анастасия хотела держаться от них подальше и к своему восемнадцатилетию попросила квартиру у парка ВДНХ. Почему-то никому из ее друзей не нравились павильоны ВДНХ, но они нравились деду Федору и его внучке Насте.
Папа хотел, чтобы дочка училась в Британии экономике, мама жужжала ей про театральное училище. Она, назло им, пошла «в медики» и сразу поняла, что медицина – это не ее, но упорствовала. Да, медицина точно не ее – будущий акушер-гинеколог залетела в двадцать лет, как старлетка, после чего учебу не продолжила.
Сколько зарабатывал Валера, она тоже толком не знала. Она, вообще, едва понимала его род занятий: когда что-то там у них падает – плохо, когда резко растет – снова плохо, – они нервничают, названивают кому-то, срочно совещаются. Но она знала, что, зачиная свои предприятия, Валера, президент трех компаний, выплачивал огромные бонусы успешным работникам, оставляя себе малое. Ей было стыдно брать из семейного бюджета деньги на незапланированные покупки – и она приобретала дорогие вещи на средства со своего счета, оформленного отцом, – Валера бесился. Она делала мужу подарки – он опять бесился. Она отказалась переезжать с ВДНХ в Нагатино – он опять-опять бесился. И Анастасия с одной стороны его понимала, с другой стороны – нет. Почему-то это женщины всегда должны жертвовать всем ради мужа – Валера ей ответил, что ей и жертвовать-то нечем, кроме денег ее отца, – Анастасия смертельно обиделась.
Ну да, она полный ноль, к тому же взбалмошная, капризная – избалованная и одновременно недолюбленная – она вроде бы и хочет стать независимой от родителей, и боится пойти до конца. Она знает, что требует от других повышенного внимания к себе, раз не получила вдоволь тепла от мамы и папы, но измениться не может. Не раз она слышала и о том, что ее, грубиянку, плохо воспитали, – разумеется, ведь нечто настоящее, светлое и доброе ей сумел привить только ее дедушка и перед ним одним ей было стыдно. Сейчас стыдно перед самой собой: к двадцати семи годам нет образования, нет карьеры, нет яркой мечты. Она лишь мама, как миллионы других женщин, какие еще учатся, работаю, мечтают, двигаются вверх, – она стоит на месте. Зато ее Вика растет. Вика – ее счастье, Вика избавила ее от мерзкой «анатомички» и гинекологических кресел, Вика – та, кто вселяет в нее гордость за то, что она, Анастасия, всего лишь мама.