— Хорошо, если судьба, — сказал, не выпуская ее ладонь. — Я всю жизнь буду благодарить эту судьбу.
Нина еще раз улыбнулась, но уже грустно, словно жалея о чем-то, и проговорила со вздохом:
— Жаль, что эта судьба не пришла к нам два года назад. Два года назад я закончила театральное училище, пришла в театр и оказалась в липких руках пьяницы и бабника. Я думала, вместе с новой жизнью по-новому заживет и театр. Но я оказалась в такой обывательской богеме, в такой патриархальной обстановке, что не вынесла ее и ушла. Уехала сюда с подругой. А тут тоже осколки старого мира, а не современные артисты. Все понимают, что надо создавать театр нового типа, театр — на современном репертуаре, с новой системой: с системой Станиславского, — но только понимают. Дальше дело не движется. Сплошная буффонада, а не драма. Больше кривляний, чем души.
Нина говорила о своем наболевшем, говорила это впервые — до встречи с Иргизовым никому не жаловалась, не роптала на серятину театральной жизни. Это с его появлением она почувствовала крайнюю необходимость высказаться вот так, как говорила сейчас. Иргизову многое было непонятно. Он не знал, кто такой Станиславский, что за система у него, что такое репертуар, буффонада, и, слушая Нину, терялся, не в силах поддержать беседу.
— Нина, прости, — признался он. — Я ничего не смыслю в том, что ты мне говоришь, но мне очень интересно. Я ведь говорил тебе там, на ключе, что мы часто ходим коллективно на спектакли. В театре я и увидел тебя впервые.
— Дану, что ты! — успокоила она его. — Я все понимаю. Я говорю о самых несложных вещах. Просто тебе все это незнакомо. Я тоже, наверное, многое не пойму из твоей биографии. Расскажи о себе.
И он охотно, и тоже впервые в жизни, начал рассказывать о своем детстве и юности, о том, как стал красноармейцем и оказался в Каракумских песках.
XI
Иргизова нежданно-негаданно навестил Морозов: пришел в девять вечера. Самого дома не застал. Зина встретила черноусого, коренастого командира в военной форме несколько растерянно — сразу не смогла сообразить, откуда он взялся. Будто бы не здешний — ни разу в Полторацке не видела, а внешность знакомая. Морозов тоже не признал в семнадцатилетней красавице ту костлявую, стриженную под «барана», Зинку, которую видел восьмилетней девчонкой, когда заезжал на несколько дней домой в Покровку.
— А вы, что ж, не жена ли Иргизову будете? — спросил Морозов, уважительно оглядывая девушку.
— Неужто на жену я похожа? — по-детски захихикала Зинка. — Сестра я ему буду. Невенчанная еще…
— Это какая же сестра, — опять не узнал ее Морозов. — Я видел в Покровке, когда приезжал, голенастую девчонку, уж не ты ли тогда была?
— А-а, вспомнила! — Зина засветилась от щедрой улыбки. — Вы же — Сергей Кузьмич Морозов, который на задах, за бабкой Меланьей в избе с камышовой крышей жил! Угадала?
— Он самый, чего тут гадать, — осмелел и почувствовал себя вовсе своим в этом доме Морозов. — Ванька-то где? Поздно уж — пора бы ему быть дома.
— Да ведь только девять, разве это поздно! — не согласилась Зина. — Он всегда приходит в одиннадцать, а то и позже. Да вы садитесь и будьте как дома. Я примус уже поставила, сейчас ужин разогреется.
— Я уже поужинал, — отозвался Морозов. — Чайку разве что выпью стакан… Однако, и времени у меня на посиделки нет, а Ивана позарез надо увидеть.
— Да у них в военном городке в десять только вечерняя поверка, а потом он идет к своей крале в театр. Провожает ее домой.
— Что за краля такая? — полюбопытствовал Морозов.
— Артистка одна, красавица писаная — сроду таких красивых не видала. Сколько за ней ухаживают — она всех от себя отводит, как жар-птица крылом, а Ваньку нашего полюбила.
— Вот те и ну! — засмеялся Морозов. — Ай да Ванька… А вообще-то ничего противоестественного: он парень видный. Как говорится, блондин голубоглазый, да и ростом взял. Вот только неясно, насколько серьезно их знакомство. Об артистках всегда не так, как о других говорят.
— Да что вы, Сергей Кузьмич, Нина Михайловна совсем не такая. Она тоже из военной семьи — потому и полюбила Ваню. Отец у нее был комбригом — погиб в гражданскую…
Разговорился Морозов с Зиной и не заметил, как пролетел час, а за ним и другой. И вот в одиннадцать на пороге комнаты появился Иван Иргизов.
— Сергей Кузьмич, да это никак вы?!
— Я, Ванюша, кто же еще. А ты по театрам шляешься, с артистками знаешься! Смотри у меня, командир, не окрутили бы тебя раньше времени, да под венец не повели.
— Это ты уже тут наговорила, — Иргизов бросил недовольный взгляд на сестру. — Гость только вошел, а ты ему все секреты на стол.
— Дак это же Сергей Кузьмич! — удивилась Зина. — Неужто и ему похвастаться нельзя?
— Хвастаться пока нечем.
— Ладно, Иван, не серчай. — Морозов взял Иргизова за руку и усадил на кровать, сам сел напротив. — Времени у меня, Ванюша, совсем нет. Завтра в пять должен быть у туркменских кавалеристов.
— По каким таким делам? Инспекторская проверка, небось?
— На этот раз нет. Приехал из Ташкента, как говорится, со всеми манатками. Жену, правда, пока там оставил, а сам… прибыл принимать дела начальника учебной подготовки полка.
— Ого! — восхитился Иргизов.
— Вот и к тебе пожаловал, земляк ты мой дорогой, чтобы ты шел ко мне в боевую часть командиром взвода.
— Да вы что, Сергей Кузьмич! — Иргизов встал с кровати. — Нашли командира. Да я же не сегодня-завтра в запас отправляюсь. Рапорт уже написан. Документы подготовил — поступаю в САГУ, на историка буду учиться.
— Слышал я, Иван Алексеевич, о твоих забавах, — сурово произнес Морозов. — Командир мне твой сказал еще в Ташкенте, оттого и поспешил я к тебе, чтобы не упустить бойца революции и Красной Армии. Сдалась тебе историческая наука, когда революция не окончена. Только все начинается, только приступаем к перестройке старого мира.
— Да ведь, чтобы правильно перестроить старый мир, надо изучить его историю, корни, так сказать, — возразил Иргизов.
— Тьфу, дьявол! — выругался Морозов. — Да неужто ты станешь копаться в старых развалинах, когда надо новый фундамент создавать! Этого я понять не могу. Знал бы, что таким окажешься, сроду бы не взял с собой в Среднюю Азию. А то привез на свою голову. Тут, понимаешь, позарез командиры нужны для обучения рядового состава туркменского кавполка, а ты в историю ударился. Ну, посуди, дурья голова, кому как не тебе командовать туркменскими кавалеристами? Ты же два года руководил сводным туркменским отрядом, язык их выучил, разговаривать по-ихнему умеешь!
Иргизов задумался, отошел к окну и повернулся спиной к Морозову. Буркнул недовольно:
— Да у меня оговорено все, Сергей Кузьмич. О свадьбе уже идет разговор. Нина уже своих коллег-артистов оповестила, что выходит за меня замуж.
— Коллег, — передразнил Морозов. — Ишь ты, выискал буржуйское словечко! Да и сам обуржуился со своим театром.
— Ну, вы полегче, Сергей Кузьмич! — вспылил Иргизов. — Полегче в выражениях. Я хоть и Иван, но не из тех, которого понукают, как лошадь.
— Ладно, извини, — сдался Морозов, отошел тоже к окну и встал боком к Иргизову. — Извини, Ванюша, — повторил еще раз. — Я думал, ты весь в революции, а у тебя на уме амуры разные.
— Люблю я ее, Сергей Кузьмич, — признался Иргизов.
— Вот, дурень, — вновь пошел в наступление Морозов. — Да кто ж у тебя ее отбирает? Любишь и люби на здоровье. Разве я против. Я ведь тоже человек женатый, но это мне не мешает нести воинскую службу. Да и актриса твоя, если верить твоей сестренке, вроде бы из военной семьи. Неужто она откажется от тебя — от военного? Да никогда не поверю. Может, и полюбила она тебя за твой бравый командирский вид!
— Может быть, — согласился Иргизов.
Зина, внимательно следившая за разговором мужчин, вмешалась:
— Вань, а может правда оставишь пока свою археологию? На кой она тебе. Я уж какой раз тебя прошу.
— Ты-то хоть помолчи. — Иргизов посмотрел с обидой на сестренку и снова сел. Сказал, сдаваясь: — Подумать надо, Сергей Кузьмич… и посоветоваться с Ниной.