— Пожалуй, я пойду туда.
Выйдя из ворот, он огляделся. Слева холмы, пересеченные оврагами, справа — уклон и низина с извивающейся речкой, впадающей в огромное синее озеро. Через речку в нескольких местах мосты. Панорама отсюда, с высоты крепости, впечатляющая. На обширной низине около водохранилища — всюду красноармейцы. Ближе к речке идут строевые занятия — шагают взвод за взводом. Дальше — кавалеристы рубят лозу. Еще дальше — полигон. Мишени стоят у самого берега. Иргизов спустился по склону холма к речке и зашагал к полигону.
На огневом рубеже толпились, приплясывая на холодном ветру, красноармейцы. Некоторые курили и кашляли смачно. Вот группа стрелков по команде «лежа — заряжай» плюхнулась наземь, выкинув вперед винтовки и начала целиться. Один за другим прогремели выстрелы, уносясь в степь сухим протяжным эхом. Руководили стрельбой командиры взводов. Иргизов спросил, кто здесь главный, к кому обратиться, — и ему показали на человека, сидящего у костра, назвав его командиром эскадрона. Иргизов подошел.
— Разрешите представиться… — И тут его словно приподняло от недоумения и радости. Иргизов широко взмахнул руками и с криком «Черт тебя побери!» схватил в объятия Акмурада Каюмова.
— Ну и денек сегодня у меня! — восклицал Иргизов. — Сначала встретил Морозова, теперь — ты. И Сергей Кузьмич тоже хорош — хотя бы словом обмолвился, что ты тоже здесь.
— А мы давно вас ждали, Иван Алексеевич, — сказал радостно, но смущенно, оглянувшись по сторонам — не слышат ли подчиненные, — Акмурад Каюмов.
Иргизов понял: обращение на «ты», по имени и отчеству, здесь совершенно неуместно. Тут — только субординация. На петлицах Акмурада по одной шпале — капитан, к тому же командир эскадрона.
— Ну, что ж, товарищ капитан, — заговорил на уставной лад Иргизов. — Я рад, что попал в ваше подчинение. Лучшего командира мне не надо, сам тебя азам воинской службы учил… А сам покуда толком не разобрался: Морозов — он что — вроде бы запасным полком командует, а в то же время формирует еще один — особый?
— Запасной он готовит к сдаче другому командиру, — пояснил Акмурад. — А формирующийся полк, в основном, кавалеристы и артиллерия — легкие пушки. Пройдем подготовку и — на фронт.
— Ясно… Ну, а где же мои разведчики?
— Здесь все. Самая маленькая рота пока.
Акмурад посмотрел на сидевших красноармейцев, приказал, чтобы построились. Тотчас небольшой строй — в восемнадцать человек — приблизился к стоявшим у костра командирам. Сержант доложил о готовности роты. Акмурад посмотрел на Иргизова, запросто спросил:
— Ну, как, лейтенант, нравятся?
На лицах разведчиков засияли добрые улыбки. Иргизов немного смутился — не ожидал такого «домашнего» знакомства.
Вечером возвратившись в расположение эскадрона, Акмурад и Иргизов прежде всего попытались найти Ратха. Ни в одной из землянок его не оказалось, и никто из красноармейцев и командиров не мог ответить — где он. Наконец, помог тот же сержант Супрунов.
— Так на вызове же он! — сказал сержант. — Его сам Морозов вызвал — посыльный из штаба прибегал.
Иргизов все понял.
— Ну что ж, капитан, надо идти к самому Морозову, а еще лучше — в клуб. Там твой дядя. — И Иргизов сообщил Акмураду о разговоре с командиром полка насчет назначения Ратха.
Спустя полчаса они отыскали его. Ратх стоял в четырех глиняных стенах, между скопищем глиняных скамеек и сценой. Он был мрачен, и даже встреча с Акмурадом его обрадовала не надолго. Обняв племянника и расспросив о семье, Ратх напустился на Иргизова:
— Ты думаешь, я не знаю — чья это работа?! Это ты устроил меня в клуб. Все о других печешься. Как бы не погиб от пули, как бы семью в сиротах не оставил. Но учти, Иргизов: не слишком доброе дело ты сотворил. Я все равно вырвусь отсюда. Рано вы с Морозовым списали меня с боевого счета.
Иргизов покрутил головой, неловко засмеялся:
— Всё — Иргизов. Во всех твоих бедах я виноват. Можно подумать, что Морозов не знает о твоих прежних должностях. Ты же все время на партийной, агитационной работе раньше находился. А здесь именно такой человек и нужен. Армейский клуб — это не клуб текстильной фабрики, и даже не осоавиахимовский клуб. Тут посложнее работка. Вот, скажем, ты еще не заступил, а я уже в тебе нуждаюсь. Выдай нам маты для самбистов.
— Какие к черту маты! — вспылил Ратх. — Не получишь никаких матов. И вообще, катись!
— Ну, что ж… — Иргизов обиженно повернулся и пошел.
— Вернись! — скомандовал Ратх. — Тоже мне, обиделся. Пойдемте поужинаем вместе.
Назавтра в шесть утра — подъем, построение на физзарядку, завтрак, тренаж. На следующий день такая же программа. Еще через несколько дней потопали разведчики за ворота крепости. У разведроты своя программа — усложненная. Стреляли из пистолета, занимались борьбой «самбо», отрабатывали рукопашный бой, учились брать «языка»…
Ровно через два месяца морозовский особый полк, одетый с иголочки, стоял на плацу. Командир полка проводил смотр боевой готовности личного состава. А затем — поход. Вышли из северных ворот и двинулись по разбитой дороге к железнодорожной станции. Сначала стрелковые роты, затем батарея — покатились в конных упряжках 45-миллиметровые орудия. Кавалерийский эскадрон и разведрота — тоже на конях — отправились в путь часом позже. Перед отъездом Акмурад и Иргизов зашли проститься с Ратхом.
— Надеюсь, будете писать?! — бросил он с упреком обоим.
— Обязательно, дядя, — живо отозвался Акмурад.
— Главное, ты не завидуй, Ратх, — сказал Иргизов. — Война велика — на всех хватит. Настанет час — и тебя призовут в маршевый батальон.
— Спасибо, Иргизов, за доброе слово. Тебе тоже, Акмурад. И еще — знаешь, что я тебе скажу. Ты не обижай отца. Ты совсем не знаешь Амана. Он в тебе души не чаял, а ты… Ну, ладно, пусть обойдет вас вражеская пуля. Деритесь, как львы — народ верит всем нам, воинам Красной Армии.
— Ну вот, я же говорил, ты незаменимый агитатор и пропагандист! — засмеялся Иргизов.
— Ладно, пошли… — Ратх махнул рукой и отвернулся.
Акмурад и Иргизов пришпорили коней, съехали со склона, и поскакали к станции, вслед за маршевой колонной.
XIV
В декабре полк Морозова в составе резервных войск Калининского фронта, высадившись на восточном берегу Волги, попал под ураганный артиллерийский обстрел. Фашистская артиллерия ударила с другой стороны реки, с крутых заснеженных берегов, как только военный эшелон остановился на станции и полк начал выгружаться из теплушек. Несколько снарядов задели паровоз и искорежили железнодорожный путь. Посыпались кирпичи с разрушенной водонапорной башни. Красноармейцы, ошеломленные снарядным воем и взрывами, кинулись к ближайшему лесу. Здесь, в сосняке, за крутым берегом, быстро освоились и заняли оборону. Сходу принялись за окопы и блиндажи. К вечеру полк «зарылся» в землю, а ночью повалил густой снег и замаскировал оборонительные рубежи.
На другой день, после обильного снегопада, засияло солнце. С реки сполз туман и взору открылся Энск: сотни домишек на откосе, церковь с медной поблескивающей колокольней, ниже — длинные склады и колючее заграждение. В бинокль морозовцы разглядели часовых на берегу. Возле вмерзшей баржи комендатура или караульное помещение — на крыльце белого домика беспрестанно толпились гитлеровцы.
В полдень с запада донесся приближающийся гул, и вдруг небо словно распоролось — с таким жгучим ревом прочертили синеву вражеские бомбардировщики. Полк залег в окопах и блиндажах, а черные «юнкерсы», особо не мудрствуя, один за другим принялись пикировать на Волгу и сбрасывать бомбы. Ни одной бомбы в лесу не взорвалось. Отбомбились стервятники и скрылись за горизонтом.
Морозов, выйдя из блиндажа, поднес к глазам бинокль, оглядел ту сторону и хмыкнул: не понял комполка, почему немецкая авиация не ударила по лесу или по железнодорожной станции, а сбросила бомбы в Волгу.
Несколько командиров подразделений стояли рядом с Морозовым и тоже недоумевали, сбитые с толку «поведением» фашистских летчиков.
Иргизов с шестью бойцами спустился с откоса на лед. Морозов сам проводил разведчиков и до часу ночи, пока на том берегу не затрещали пулеметы, ожидал их возвращения. Но вот фашисты открыли огонь — ясно, что группа Иргизова обнаружила себя. Морозов с досадой поморщился и выслал на лед поддержать разведчиков взвод стрелков. Часа через два разведка и стрелки возвратились, неся трех раненых. Несколько человек погибли в ночном бою. Четверо утонули, попав в полынью. Иргизов, сам не свой, тер заиндевевшее лицо перчаткой и мотал головой.