В гостиной Евгений сел «в своё» кресло, откуда и повёл обзор. Здесь вентиляционная решётка располагалась в стороне от кресла, зато напротив на стене висела репродукция с картины американского художника Трамбалла «Битва при Банкерс-Хилле». С расстояния в три метра секретарь посла не заметил ничего любопытного, а вот вблизи, ощупывая и осматривая полотно в упор, он наткнулся на неровность.
То было крохотное отверстие, а за холстом прощупывался выступ. Капличный попробовал отвести низ рамы от стены, но та не подалась ни на йоту, будучи надёжно прикреплённой. Махнув на предосторожности, дипломат совсем не дипломатично продавил материю пальцами. Послышался лёгкий треск, и из-под полотна высунулось нечто, похожее на миниатюрный металлический раструб. Евгений увеличил надрыв и обнаружил, что раструб является частью прибора, прочно вмонтированного в стену. Что это был за прибор, он определить не смог, однако его функциональное назначение не вызвало никаких сомнений.
Евгений вернулся к креслу, буквально упав в него и растерянно твердя: «А за пикантной дырочкой крылась другая дырочка. А за пикантной дырочкой крылась…» Очередная фраза осталась незавершённой, поскольку его нутро буквально пронзила новая страшная догадка, навеянная последними событиями. «Сумочка Барбары! – пульсировало у него в мозгу. – Сумочка Барбары! Она же с ней ни на секунду не расстаётся, словно там бриллиант Шах. Даже когда мы примчались из «Мандалая» и я раздевал её, она удосужилась подвинуть стул к кровати и повесить на него сумочку».
Мертвенная бледность покрыла его лицо, вопреки тому, что кровь диким прибоем ударила в мозг. Он схватился за виски и застонал. В этой позе его и застала Рэдклиф, появившаяся из спальни.
– Что с тобой, Иугенио?! – бросилась она к нему. – На тебя жутко смотреть.
– Больно, – ответил тот. – Голова. Наверное, кровь сейчас порвёт сосуды…
– Этого только не хватало! – вырвалось у американки восклицание в такой интонации, в какой говорят о дизентерийном больном, прохваченного неудержимым поносом прямо на светском рауте. – Подожди…Врача?…Нет, – заметалась она по номеру. – Подожди. Я спрошу что-нибудь у горничной.
Барбара накинула халат на голое тело и выскочила в коридор. Несмотря на мучительные головные спазмы, Капличный заставил себя встать, пройти в спальню и расстегнуть замочек-молнию на дамской сумочке, висевшей на спинке стула. Так и есть, в один из отделов ридикюля был вмонтирован миниатюрный приборчик, имевший трубку. Трубка заканчивалась раструбом, который наглухо крепился к выходному отверстию в боковине сумочки, замаскированному под декоративную пуговку.
Евгений услышал стук входной двери и шум позади себя. Он успел лишь развернуться и рассмотреть трёх крепких парней, ворвавшихся в спальню. Парни набросились на него, нанося удары и стремясь выкрутить руки. Освобождаясь от захватов, разведчик заученно сделал кувырок вперёд, всей тяжестью тела рухнув на пол и прикрыв голову руками. Приём удался, и он на долю секунды стал неподвластен «скунсам». Этого хватило, чтобы Капличный трижды нажал кончиком указательного пальца в ямочку под ухом – туда, где был имплантирован специальный микропроцессор – так называемый «бипер». Как ни странно, ему сразу полегчало: главное, теперь его коллеги получат условный сигнал о провале, и будут знать о месте его нахождения.
«Женька, тебя будут пытать – уйди в себя, молчи и никого не слушай! – отдал он себе приказ. – Ни в чём не признавайся и никого не выдавай! У тебя есть только сынишка Егорка, Ольга, папа, мама и Россия. Они в тебя верят…»
Капличный внешне перестал сопротивляться, расслабился, и американские контрразведчики скрутили его. В спальню вбежала Рэдклиф и разинула от неожиданности рот. «Где тебя черти носят, идиотка?! – заорал на неё один из парней. – Всё на свете проспала, индюшка!»
Всю неделю спецслужбы мучали Капличного по полной программе. Здесь были и первоначальные попытки лишения сна с вынужденной полной наготой, и пытки холодом с утоплением, и медикаментозное воздействие с введением галлюциногенов и новейших болевых препаратов…Но всё было тщетно. Бесполезно изгаляться над бесчувственным куском мяса. Любые формы влияния бессмысленны, если они оказываются внешними по отношению к сознанию, замкнувшемуся в себе. Истязания, наоборот, окончательно отрвали экзистенциальную составляющую Евгения от тела и утопили её в недостижимой бездне.