В пятилетнем возрасте, в десятый раз рассматривая фотографии с изображениями молодой очаровательной женщины, Милена впервые осмысленно спросила отца:
– Папа, а почему мама Лена умерла?
– …Кхе-кхе, – закашлялся Кузовлёв. – Я же тебе давеча говорил, что она умерла при родах.
– Она рожала меня?
– Конечно тебя, глупышка. Кого же ещё? – прижал к себе дочурку Андрей Иванович.
– А почему она умерла? Ведь другие женщины рожают и живут.
– У неё, солнышко моё, было больное сердце. И она была не операбельна.
– Не опе-рабельна?
– Ей нельзя было делать операцию на сердце.
– А…А если бы она не рожала меня, то…то осталась бы жить?
– Наверное…
– Зачем же она стала рожать…меня?
– Затем, голубушка ты моя, что тебя она очень-очень любила. Даже больше, чем себя.
– Разве так бывает?
– Как видишь, бывает.
– А ты меня как любишь?
– Так же, как мама.
– Ты меня в честь мамы назвал Миленкой?
– Почти. У нашей мамы Лены была бабушка Милена. Она словачка по национальности. И наша с тобой мама Лена мечтала, что если родит девочку, то назовёт её в честь бабушки. Так вот и появилась у меня Леночка-Миленочка, – поцеловал отец дочку в лобик.
Переваривая детским умишком информацию, Милена
помолчала, а затем возобновила расспросы:
– А какая была наша мама Лена?
– Очень-очень красивая! Ты – вылитая она.
– А ещё?
– Весёлая и общительная.
– А ещё она, какая была?
– Добрая. Не просто на словах добрая, а и в поступках. Мама объединяла людей. И они тянулись к ней. Она постоянно приводила сокурсников к нам домой. Студенты – народ преимущественно…м-м-м…небогатый. А я уже был доктором наук и возглавлял лабораторию. Вот мама приведёт сокурсников, и кормит их. И у нас всегда шум и смех стоял до потолка. Потом, когда мамы не стало, не стало и этого живого общения.
– А ты?
– Что я?
– Разве ты не добрый, как мама? Я же знаю, что ты добрый.
– Не злой, – согласился Андрей Иванович. – А всё ж, подобно маме, целый мирок согреть теплом своей души не способен. А мама твоя, подобно солнышку, готова была весь мир одарить.
– Целый мир?! – поразилась девочка.
– Ну, на счёт целого мира я хватил лишку, – усмехнулся отец. – Таких людей не бывает.
– Ни одного, ни одного?
– Ни одного, ни одно…Хотя постой…Чуть не обманул! За всю историю человечества был один такой человек.
– Кто?
– Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты. Он был сыном всей Земли. И в тот миг его любили почти все, а он любил всех землян.
– А где он?
– Разбился в полёте.
– Разбился…Он что, плохо умел летать?
– Да нет. Он потому разбился, что родился слишком рано. Не приспело тогда его время: люди тогда были отчуждены, и не готовы к тому, чтобы объединиться в одну дружную семью. Но запомни, Миленка моя, что оно, светлое время, вот-вот наступит. И явится самый человечный человек, что объединит всех людей в одну добрую дружную компанию…
Отрываясь от воспоминаний, Милена прерывисто и почти по-ребячьи вздохнула: мечтала выйти замуж за нового Гагарина, а получила то, что получила. И придётся ей биться за своё женское счастье с тем, кого ниспослала судьба.
В Пермь автобус прибыл согласно расписанию: в двенадцать пятьдесят. Переходя трамвайные пути по пути от автовокзала к торговым рядам, Милена ухватилась за левое предплечье Георгия. Левой рукой Листратов и без того тянул тяжёлый дорожный баул на колёсиках, но за правую руку он строго-настрого держаться жене запретил – она у него всегда должна быть свободной, чтобы при необходимости выхватить оружие. В кармане курточки-ветровки у него лежал импульс-шокер.
На базаре Георгий оставил жену возле павильона администрации рынка, ещё раз наказав, чтобы она ни в коем случае никуда не отлучалась, а сам двинулся дальше. Милена сопроводила его взглядом, присела на баул, и намеревалась, уж было, прикрыть уставшие от нервного напряжения веки, как вдруг что-то подспудно кольнуло её. Она встрепенулась, отыскала удаляющуюся фигуру мужа и…обнаружила, что за ним следует сомнительного вида мужик уголовного вида. Да к тому же этот мужик подал какой-то условный знак ещё одному субъекту сходной с ним наружности, и тот пошёл с другой стороны от Листратова.
Молодая женщина одновременно ощутила и тревожный укол под сердцем и то, как резко шевельнулся Кешенька в её лоне. Кузовлёва с одышкой поднялась с баула, потянув его за собой, и поспешила за различимой только для неё троицей. Она брела подобно сомнамбуле, не замечая встречных, и лишь инстинктивно прикрывала живот, оберегая сынишку от толчков.