Остаться с ним? Он хочет лишний раз подчеркнуть то, что мы вступили в отношения?
На этот раз ухмыляюсь я. Потому что мне выдалась невероятная возможность показать ему, на что я способна. Раньше всего несколько человек видели меня в зале: родители, Дилан, подруги и мой тренер, Трэвис.
– Да, конечно, – я киваю. – Сейчас попробую.
Я подхожу к металлическому турнику и потираю руки, готовясь. Гай рядом со мной отходит в сторону и спрашивает с лёгким удивлением:
– Хочешь начать с подтягиваний?
– Ага.
И тогда я подпрыгиваю, хватаясь за стальной стержень.
Трэвис всегда говорил, что при подтягиваниях нужно помогать себе всем телом. Что работать должны не только руки. И я, помня это правило, как бы отталкиваюсь от воздуха ногами. Сначала один раз, потом второй, третий, четвёртый… Слежу за правильным дыханием.
– Чёрт… – доносится до меня голос Гая.
– Ага, – снова говорю я и усмехаюсь сильнее. Я чувствую себя просто невероятно сейчас. Такой сильной… Сама себе удивляюсь.
Подтянувшись около тридцати раз, я прыгаю обратно на пол, чувствуя, как мышцы рук окаменели от напряжения, пытаясь отдышаться.
– Так, значит, ты притворялась, когда перелезала через забор, – произносит Гай, издав смешок. – Хотела показаться рядом со мной слабой и хрупкой девочкой, чтобы не раздавить моё мужское эго?
Я смеюсь, оценив очередную редкую возможность услышать от него шутку. А когда встречаюсь с ним взглядом, вижу в его глазах восхищение. Нет, правда. Это точно оно. Только так и смотрят на человека, когда восхищаются им.
Отворачиваюсь я быстро.
– Я, с твоего позволения, продолжу, – говорит Гай, обойдя меня. – Подожди буквально пару минут, пока я не закончу комплекс.
Он продолжает заниматься своим телом, а я опираюсь плечом на неподалёку стоящий столик, на котором стопками стоят бутылки с чистой водой и рулоны полотенец.
– А больно было набивать все эти татуировки? – спрашиваю я, когда Гай начинает отжиматься от пола.
Его ответ честен:
– Да, больно.
– Тогда почему же люди на это идут?
Гай некоторое время молчит, и я решаю, что он не станет отвечать, пока вдруг парень снова не заговаривает:
– Иногда боль способна заглушать все остальные чувства. Те чувства, которые делают гораздо больнее.
Таких слов я услышать не ожидала.
И хоть я не вижу его лица сейчас, я почему-то уверена, что в глазах снова проснулась уже знакомая мне тоска.
Гай встаёт, вытирает шею полотенцем, которое берёт со стола за моей спиной. Его тело покрыто потом, грудь активно вздымается, и не будь на нём сейчас футболки, я бы сгорела на месте.
– Остальные чувства? – спрашиваю я.
– Да, Каталина. У некоторых людей радости куда меньше, чем страданий.
– Ты говоришь о себе?
Он опускает взгляд, словно не хочет смотреть мне в глаза. Словно пытается скрыться под завесой. И я не понимаю почему. Неужели он один из тех, кому с детства вдалбливали пресловутое: «Мужчина не должен плакать»? Неужели его воспитывали по жестоким правилам?
– Поделись со мной своей болью, – прошу я. Смотрю на татуировку, которая показывается у него на руке: птица феникс. Должно быть, этот и все остальные рисунки, которые я не успела рассмотреть, имеют для него какое-то значение. – Ты всегда можешь…
Он нервно вздыхает, издаёт смешок, такой, будто насмехается. Словно я сказала что-то забавное. А потом отходит от меня, бросив чёрное полотенце обратно на стол.
– Ты, наверное, голодна? – произносит Гай, направляясь к выходу. – Готовить я не умею, так что можем поехать в ближайший «Старбакс» и позавтракать.
Мне так тревожно смотреть в его полные боли глаза, которые он пытается скрыть под маской холодного парня, но приходится лишь улыбнуться и кивнуть в ответ:
– Отлично. Дай мне несколько минут на душ, и после поедем.
Впервые в жизни я успела столько раз куда-то съездить. С родителями особо гулять не приходилось – вечно сидела дома в одиночестве, если не считать многочисленных горничных, с которыми особо не поговоришь. По природе своей я человек не совсем общительный, но, когда ты оказываешься в четырёх стенах без возможности с кем-то поболтать хотя бы немного, мыслить начинаешь совсем иначе.
Мы посидели в уютном «Старбаксе», попивая латте и заедая его аппетитными сэндвичами. Причём Гай почти к ним не притронулся, ограничившись одним кофе. И ещё мы разговаривали. Точнее, разговаривала одна я, он лишь моментами выдавал короткие ответы и слушал, а я старалась не вспоминать слова о боли, которые прозвучали у него дома. Может быть, я узнаю подробности позже, когда настанет время.