Но я сохраняю прежний холод в своей душе.
– Езжай, Гай. Спасибо, что подвёз. Всё нормально.
Несколько ложных слов выбираются из моих губ слишком скоро, чтобы я успела подумать о том, как они прозвучали. А прозвучали они грубо.
– Каталина, – с напором повторяет он.
– Я должна идти. – Я вытягиваю руку из его хватки. – А ты, кажется, занят.
Он кивает, закрывая дверцу.
– Да. – Голос прозрачен точно хрусталь. В нём слышатся нотки безразличия и вины одновременно. – Ты права… До встречи.
И пролетает минута, прежде чем он нажимает на газ, и его шикарная машина уезжает прочь, оставив меня с тяжёлым грузом на сердце.
Я ошибаюсь? Я делаю что-то не так?
В голове столько разных мыслей, что я не успеваю проанализировать их. Думаю о том, насколько странно мы выглядим со стороны. Насколько странно его поведение. Насколько глупа я…
Когда же мне наконец удаётся избавиться от этих мыслей, превративших мой мозг в субстанцию, больше напоминающую кашицу, я направляюсь к дому. Охрана, что стоит у входа, удивляется при виде меня и, конечно же, тут же пускает меня внутрь, спрашивая, в порядке ли я. Преодолев двор, уже у порога дома я натыкаюсь на горничных. Они делают вид, что рады моему возвращению и что они очень волновались, однако всё это я игнорирую, проходя в глубь дома. Из гостиной доносятся голоса. Мне показалось, что прошло как минимум несколько часов, прежде чем я сумела взять себя в руки и войти в гостиную. Когда же я это делаю, то оказываюсь атакована тремя парами глаз. И все они принадлежат самым близким мне людям.
– Милая! – громко восклицает мама, тут же подбегая ко мне.
Её объятия такие крепкие, словно меня не было дома целый век. Она целует моё лицо так, словно видит меня в последний раз в своей жизни. Мамины глаза излучают радость, и я вижу её, даже несмотря на тёмные дорожки, расползшиеся по её щекам от слёз.
С моим приходом с кресла подскакивает папа, а Джозеф, до этого стоявший около него, в облегчении вздыхает.
– Где ты была?! – продолжает нервно мама. – Господи, где же ты была?
Она продолжает сжимать меня в объятиях, и мне еле удаётся выдать:
– Всё уже в порядке, мам. Можешь отпустить меня.
– Что это за выходки? – к нам подходит отец. Его голос суров, зол и одновременно полон заботы.
Он знает о том, что я сбежала добровольно. Что никто меня не похищал. Это очевидно. Ведь именно поэтому он так смотрит на меня, так отчитывает одним взглядом серых глаз. Папа заставляет меня чувствовать вину, которой не должно быть у меня в сердце.
– Я ведь в порядке, – безразлично кидаю я. – Я не сдохла. Не лежу в какой-нибудь канаве.
А ведь вполне могла бы, если бы Гай не спас меня от рук того ублюдка в подворотне.
Мама отстраняется от меня, отходит на шаг, и в её глазах на этот раз читается страх.
– Серьёзно, Лина, – произносит впервые Джозеф, поблёскивая своим полицейским значком на груди, когда делает шаг вперёд. – Это уже слишком. Даже я тебе это говорю.
– У меня не было выбора.
Уже заранее знаю, что мама начнёт перестраивать башню моих оправданий в свою пользу, и виноватой во всём выйду вновь я.
– В каком смысле? – спрашивает папа. – Ты сбежала из собственного дома. В те самые дни, когда угрозой твоей жизни может выступать каждый, с кем ты когда-то говорила и не говорила, нужно смиренно сидеть дома и не подвергать свою жизнь опасности… Ты нарушила это правило. Мы поставили на уши всю полицию Сиэтла. Все тебя до сих пор ищут.
Он говорит это всё, стараясь вызвать во мне вину. Я так думаю. Но я не собираюсь на это снова вестись.
– А разве мама смела запирать меня в моей же комнате, как какого-то прирученного зверя, пап?
Он переводит суровый взгляд на маму, и тут я понимаю: папа не знал об этой выходке своей жены.
– Мэри? – обращается он к ней строго. – Ты что, действительно заперла Лину в комнате?
– Да, – отвечает она с полной уверенностью. – Да, Джереми! Так и было! Твоя дочь безответственно относится к своей собственной безопасности, разве ты и сейчас в этом не убедился? А что ещё я могла сделать? Она разгуливала по улицам с посторонними парнями. Я посчитала своей обязанностью вмешаться.
После её ответа папа резко смотрит на меня.
– Это правда? – спрашивает он меня, хотя уже заранее знает ответ.
– Гай, – бросаю я. – Я была с ним всё это время. И вы должны уже смириться с тем, что я не пятилетний ребёнок.