Франческа явно пошла в мать, а от отца у неё, возможно, что-то из характера или поведения. Не знаю. Не знакома с ним.
– Чего это моя драгоценная дочь грустит и стоит тут совсем одна?
Голос, раздавшийся у меня за спиной, заставляет меня молниеносно обернуться. Я даже подозреваю, что такая реакция у меня выработалась благодаря тренировкам с Трэвисом.
Итак, я вижу перед собой нарядного папу. На нём чёрный идеально выглаженный смокинг с серым галстуком, причёска уложена волосок к волоску, а серые глаза ожидают ответа на поставленный вопрос.
– Я думал, ты с Диланом, – продолжает он.
– Я оставила их с Франческой. Пусть побудут вместе. Это ведь их день.
– Что-то я не вижу радости на твоём лице, дочка. Что случилось?
Об отношениях с будущей невесткой не хочется говорить ничего, поэтому я избавляю его от подробностей и решаю выдать что-то в своём стиле.
– Ничего, – я качаю головой. – Забудь, пап… Просто… Мне скучно, возможно.
– Так пригласи Гая. Он ведь может составить тебе компанию.
При упоминании имени парня, неожиданно ставшего частью моей жизни, я чувствую, как всё тело ужасно напрягается. Является ли это таким трюком, чтобы наконец словить его и получить возможность допросить вместе с Харди? Не знаю. Не могу утверждать точно, ведь глаза папы никаких эмоций мне не выдают.
– Я не знаю, где он, – отвечаю я спешно.
– Правда? – Голос папы звучит так, словно он совершенно не поверил услышанному. – А разве не с ним ты была сегодня? Вот совсем недавно.
Меня бросает в холодный пот, а сердце начинает колотиться гораздо-гораздо быстрее. Тому есть сразу две причины: папа поймал меня на лжи и он видел Гая вместе со мной.
Ужасное ощущение липкого стыда почти скользит у меня по спине. Хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не стоять вот так, под пристальным взглядом этих родных серых глаз, которым я нагло соврала. Потому что прежде я никогда подобного не совершала.
– Так ты видел нас… – Я опускаю голову, гляжу в пол. – Прости, что я…
– Я не буду осуждать тебя, дочка. – Папа спокоен, рационален и совсем не собирается повышать голоса. – Но помни, что мы с мамой учили тебя всегда быть честной. Особенно когда дело касается семьи. Семья – самое важное, что есть в нашей жизни, дочь моя. И ты должна помнить это. Ложь может легко разрушить её.
Из моего горла вырывается глубокий вздох, прежде чем я говорю:
– Извини меня. Я просто так боюсь за него. Я ведь хорошо знаю Харди, и ты его знаешь. У меня такое ощущение, что он ждёт не дождётся момента, когда можно будет повесить на Гая это дурацкое убийство! А я этого не хочу, понимаешь? Потому что… Потому что…
– Ты любишь его?
От неожиданных слов из уст папы я в мгновение замолкаю. И покрываюсь таким неистовым жаром, что хочется окунуться в ледяную воду с головой.
– Я… – Не могу выдать стоящий ответ и, как дура, заикаюсь. – Ну да… Он же всё-таки мой друг, и я… Люблю его, да.
– Но ты любишь его не как друга, милая.
Со смешком говорю:
– С чего ты это взял?
Папа вдруг начинает улыбаться, словно ему в голову пришло какое-то тёплое воспоминание.
– Знаешь… – говорит он, продолжая улыбаться. – Ты очень похожа на свою маму. Она так же смущалась, когда я впервые предложил ей встречаться. Столько лет прошло, а у меня такое ощущение, что это произошло вчера… – Папа смотрит точно в мои глаза и продолжает: – Каталина, нет ничего плохого в том, чтобы любить кого-то. Влюбляться – это естественно. Главное, чтобы ты не дала влюблённости ослепить тебя. Ведь часто из-за любви мы совершаем глупые и безрассудные поступки.
Мне хочется громко засмеяться. Очень громко засмеяться. Настолько, что стены затряслись бы под силой моего хохота. И этот смех был бы самым что ни на есть настоящим способом защититься, потому что я абсолютно не хочу верить ни в одно слово, которое только что услышала. Мне даже не хочется давать себе шанса на то, чтобы снова повторить эти фразы у себя в голове и поразмышлять.
– Что за глупости? – я говорю это несерьёзно, но с лица серьёзность никак не сходит. – Ты же… Да нет, вы все просто сговорились.
Вспоминаю Дилана, как он описал моё выражение лица в тот момент, когда Гай стряхивал листья с моих волос. А потом неожиданно вспоминаю то, что происходило вдали от посторонних глаз – прямо у меня в груди, в сердце.
И снова понимаю, что хочу громко рассмеяться.
– Ладно. – Папа вдруг меняет взгляд, будто до этого разворачивавшаяся беседа не имела никакого смысла, а потом смотрит куда-то в сторону. – Мы уже должны выезжать. Готова?
Я уже почти не слышу его, потому что в голове по-прежнему такая каша из мыслей и невысказанных слов, что я, скорее всего, выгляжу как полная идиотка. Но ответить приходится, потому что он молчит и смотрит на меня.