— Джейм! — чья-то рука поманила меня к столику в уютном ресторане.
— Коллин! Привет! — я улыбнулась, обнимая ее, прежде чем упасть на стул напротив. — Ты уже сделала заказ?
— Конечно, — подмигнула она с лукавой усмешкой. Это был наш ритуал по четвергам. Несмотря на то, что ей было тридцать два, мы отлично ладили и стали очень хорошими друзьями за последние шесть месяцев.
— Как там Галерея Академии? — спросила она. — Катерина все еще изводит тебя?
Сняв пальто, я фыркнула.
— Она безжалостна.
— Но тебе это нравится, — подмигнула Коллин.
Улыбка тронула мои губы.
— Да.
— Я так рада, что подала твое имя, — ответила Коллин, улыбнувшись, когда к нашему столику подошел официант. Он поставил бутылку вина и тарелку с антипасто, которой мы всегда делились, состоящую из различных местных оливок, сыров, мясных деликатесов и хлеба. При виде вкусной еды у меня потекли слюнки. — И, насколько я слышала, как бы сильно Катерина ни ворчала, они тебя любят. Я постоянно слышу, как они тебя хвалят.
В груди появилось чувство гордости.
Попасть на эту стажировку было невероятно сложно. Из сотен заявок каждый год отбирали всего восемь человек. Поэтому, когда в конце августа Коллин позвонила мне и сообщила о моем принятии, я чуть не упала в обморок.
Мои сумки были собраны, а семья ждала моего возвращения в Штаты, но в тот момент все изменилось. Я думала, родители будут сопротивляться, но отец уже смирился с мыслью, что я не собираюсь становиться врачом или заниматься физиотерапией. А когда я добавила, что это стажировка, за которую люди готовы умереть, они даже не спорили.
Стажировка должна была проходить три дня в неделю, плюс каждые вторые выходные, потому что большинство из нас продолжали учиться. Но я взяла поменьше курсов и работала в музее почти каждый день. Тому, чему я там научилась, никогда не научат на занятиях в классе. Благодаря моей преданности меня часто выбирали для помощи в особых проектах, к которым мало кому разрешалось даже приближаться. На прошлой неделе Анжело, один из реставраторов, попросил меня помочь ему с реставрацией скульптуры Лоренцо Бартолини. Не буду лгать, когда я вошла в реставрационную, у меня были слезы, возможно, визг и затрудненное дыхание. Но получить разрешение так близко соприкоснуться с историей, помочь сохранить ее для будущих поколений, заставляло мое сердце бешено стучать от волнения. Произведение искусства казалось живым, будто хранило в себе вековые истории.
Анджело был милым маленьким итальянцем, который проработал там сорок лет и был источником информации, которому нравилось делиться своими знаниями. Прошло тринадцать часов, и я почти не заметила их, так счастлива была впитывать все, что он мог мне дать.
Наполнив бокалы, мы с Коллин чокнулись и сделали глоток восхитительного вина.
— Твоя семья все-таки прилетит на Рождество? — Коллин положила на тарелку брускетту, которую официант поставил на стол, и облизала пальцы.
— Да, — кивнула я, накладывая себе еду с общих тарелок. — Через две недели. Мне уже не терпится их увидеть… особенно Рис. Каждый раз, когда мы общаемся по видеосвязи, клянусь, она вырастает еще на дюйм. Так скучаю по этой малышке.
Прилетят мама, папа, Рис и обе бабушки. Бабушка Несса предложила это, купила билеты для моих родителей и сестры в качестве сюрприза и неохотно добавила бабушку Пенни, когда мама упомянула о ней. Единственное, что могло бы сделать это идеальным, — это если бы Стиви тоже прилетела, но ее мать не пускает ее никуда, кроме дома. Она вернулась в колледж и ведет себя как прежняя Стиви, утверждая, что довольна своими случайными романами, работой в музыкальном магазине и друзьями в Нью-Йорке, но я чувствую, что чего-то не хватает. Как будто она лишь играет роль «Стиви».
Ни одна из нас даже не намекнула на Хантера или Криса, и мы избегали всех тем, которые могли бы привести к ним. Так было лучше. Вечер в баре четыре месяца назад, когда я увидела Хантера по телевизору, стал для меня поворотным моментом. Я не отрицала, что всегда буду любить Хантера и желать ему всего наилучшего. Потребовалось много времени, чтобы даже перестать думать о боли, но я справилась. Я была по-настоящему довольна собой и влюблена в свою жизнь. Италия меня изменила.
Пережив самый острый период душевных страданий, я какое-то время отрывалась по полной. Все лето я прожигала с Сэмми, ловя каждый момент. Почти каждые выходные мы колесили по Европе: Амстердам, Лондон, Париж, Барселона. Пользовались дешевыми предложениями на уик-энды и останавливались в молодежных хостелах, битком набитых такими же, как мы. Я никогда не стану извиняться за то, что делала или с кем была. Это был мой способ избавиться от всей боли, которую я держала в себе после аварии.