Выбрать главу

Любовь к этой женщине стала для Райма одним из побудительных факторов для занятий комплексом физических упражнений на компьютеризованной бегущей дорожке и электротерапевтическом велотренажере. И если медицинская наука когда-нибудь одолеет тот критический рубеж, за которым может открыться возможность вернуть Райму способность ходить, его мышцы будут подготовлены для этого. Кроме того, он подумывал о новой операции, способной существенно улучшить его состояние, хотя, по сути, она относилась к разряду экспериментальных и вызывала споры среди специалистов. На протяжении уже многих лет велись разговоры о «ремаршрутизации» периферийного нерва, и время от времени даже пытались осуществить ее на практике, но без заметных позитивных результатов. И вот недавно за границей появились сведения о первых успехах в проведении подобных операций, несмотря на скептическое отношение к ним медицинского сообщества в США. Иностранные нейрохирурги стремились воссоединить нервные окончания на одной стороне нарушенного участка с нервными окончаниями по другую сторону. То есть процедура заключалась как бы в строительстве объездного пути из-за того, что мост был смыт половодьем.

Успехи достигались при ранениях менее тяжелых, чем у Райма, однако результаты поражали: восстанавливалась функция мочевого пузыря, способность двигать конечностями и даже ходить. Рассчитывать на последнее Райму не приходилось, тем не менее консультации с японским врачом, первопроходцем нейрохирургической «ремаршрутизации», и его коллегой из учебной клиники одного из престижных университетов давали надежду на повышение чувствительности, обретение возможности шевелить руками, пальцами, контролировать мочеиспускание.

И заниматься сексом.

Парализованные мужчины – даже на все четыре конечности, как Райм, – вполне способны заниматься любовью. Если источник возбуждения ментальный – вид мужчины или женщины, которые нам нравятся, – тогда сигнал не пройдет через поврежденный участок спинного мозга. Но человеческое тело – великолепный механизм. В нем есть волшебный нервный узел, независимый от спинного мозга, и при местном возбуждающем воздействии он делает секс доступным даже для совершенно беспомощных калек.

Щелкнул выключатель, и в ванной комнате погас свет. Райм проследил, как через комнату проплыл женский силуэт и присоединился к нему в постели, уже давно объявленной Амелией самой удобной в мире.

– Я… – начал Райм, но не договорил, так как ощутил на своих губах поцелуй Амелии, страстно прильнувшей к нему.

– Ты что-то хотел сказать? – прошептала она, скользнув губами по его подбородку, потом по горлу.

Райм уже не помнил.

– Я забыл.

Он ухватил губами ее ухо и почувствовал, как с него поползло прочь одеяло. Для этого Сакс была вынуждена приложить некоторое усилие: Том заправлял постель старательно, будто солдат под строгим оком сержанта. В итоге одеяло скомкалось в кучу где-то в ногах; туда же полетел и топик Амелии.

Она опять поцеловала его, и Райм с готовностью ответил.

В то же мгновение призывно зазвонил телефон Сакс.

– Только не это! – прошептала она. – Я ничего не слышала.

После четырех гудков ответил спасительный голос войс-мейла. Однако после отбоя телефон зазвонил снова.

– А вдруг твоя мама? – предположил Райм.

Роуз Сакс проходила курс лечения по поводу сердечного заболевания. Прогнозы были оптимистичные, однако недавно произошло некоторое ухудшение.

Сакс со стоном раскрыла мобильник, озарив их тела голубым светом. Посмотрев на дисплей со входящим номером, она заметила:

– Это Пам. Пожалуй, надо ответить.

– Разумеется!

– Привет! Что нового?

По тому, как Сакс молча слушала, Райм догадался, что случилась неприятность.

– Ага… Ну да… Только я сейчас у Линкольна. Ты можешь подъехать сюда? – Сакс вопросительно посмотрела на Райма, и тот кивнул в знак согласия. – О'кей, детка… Конечно, мы не уснем. – Она захлопнула телефон.

– Что?

– Не знаю. Пам не говорит. Сказала только, что к ее приемным родителям срочно доставили двух новых ребят. Старшим детям пришлось разместиться всем вместе в одной комнате. Памела приехала ко мне, но не хочет оставаться в доме одна.

– Да пусть приезжает. Я не против, ты же знаешь.

Сакс снова легла и принялась целовать его с удвоенной энергией, шепча с придыханием:

– Я подсчитала… Ей надо собрать сумку, выкатить машину из гаража… Приедет минут через тридцать пять, не раньше. У нас есть время.

Поцелуи возобновились.

Почти одновременно с дребезжанием звонка у входной двери и голосом в домофоне:

– Мистер Райм! Амелия! Это я, Пам. Откройте мне, пожалуйста!

Райм рассмеялся:

– Похоже, она звонила, уже стоя на пороге.

Пам и Сакс расположились в одной из верхних спальных комнат в доме Райма, уже давно отведенной для девочки на случай, если та захочет посетить их. На полке скучала обделенная вниманием парочка плюшевых зверюшек (игрушки не много значат в твоем детстве, если мать и отчим скрываются от ФБР). Зато здесь скопилась целая коллекция из сотен книг и компакт-дисков. Тут же стояли проигрыватель и спутниковый радиоприемник. Благодаря заботам Тома в комнате имелся запас чистых свитеров, футболок и носков, а также пара кроссовок – Пам любила пробежаться по дорожке длиной в 1,6 мили вокруг водохранилища Центрального парка. Ей нравилось это, и ее организм испытывал жадную потребность в беге.

Девочка сидела на кровати и аккуратно красила золотым лаком ногти на ногах, вставив между пальцами комочки ваты. Раньше мать запрещала ей делать это и вообще пользоваться косметикой (она почему-то видела в макияже «неуважение к Христу»), и когда Пам наконец вырвалась на свободу из правоэкстремистского подполья, то сразу дополнила свою внешность маленькими, радующими душу украшениями вроде этих золотистых ноготков, малиновых прядей в волосах и пирсингов – по три в каждом ухе. Сакс радовалась тому, что девочку не тянет на крайности, хотя Памела Уиллоуби имела больше причин пуститься во все тяжкие, чем любая другая ее сверстница.

Амелия удобно расположилась в кресле, положив на кровать босые ноги – с некрашеными ногтями. Через открытое окно весенний ветерок заносил из Центрального парка сложное сочетание запахов сырой земли, перегноя, молодой листвы и выхлопных газов. Сакс отпила из чашки горячего шоколада и обожглась.

– Ой! Подуй сначала!

Пам подула в свою чашку и осторожно пригубила.

– Ага, горяченький. Хорошо!

И опять принялась колдовать над ногтями. И если днем ее лицо не покидало счастливое выражение, то теперь оно выглядело явно озабоченным.

– Знаешь, как их называют? – спросила Сакс, указывая на свои босые ноги.

– Что – ступни? Пальцы?

– Нет, подушечки ступней и пальцев.

– Конечно, знаю. Подушечки ступней и пальцев.

Обе засмеялись.

– А еще есть ученый термин «плантарные поверхности». Они, как и пальцы рук, оставляют отпечатки. Линкольн сумел доказать вину одного костолома, вырубившего человека вторым ударом босой ноги. Но в первый раз он промахнулся и вмазал по двери, оставив на ней след.

– Прикольно! Мистеру Райму надо еще одну книгу написать.

– Я сама ему все время говорю… У тебя что-то случилось? Стюарт?

– Ага.

– Рассказывай.

– Наверно, зря я приехала. Дура я все-таки.

– Рассказывай, Пам! Я коп, не забывай. Все равно у тебя выпытаю.

– Просто Эмили позвонила, раньше она никогда не звонила мне по воскресеньям, я сразу подумала: тут что-то не так и она чего-то недоговаривает. Потом все-таки сказала. В общем, она сегодня видела Стюарта с другой девчонкой. Есть там одна в соседней школе. После футбола. А мне он сказал, что пойдет домой.

– Ну и что из этого? Что же ему теперь, нельзя с другими девчонками общаться? Это еще ничего не значит.

– Эмили сказала, что он вроде бы ее обнимал. Ей так показалось, во всяком случае. А потом этот тип заметил Эмили и быстренько так слинял из поля зрения вместе с той девчонкой. Как бы не хотел, чтобы их видели.

Процесс лакировки ногтей приостановился.

– Знаешь, я реально тащусь от Стюарта. Если он меня бросит, мне будет паршиво.