Убийца нахмурился и сделал шаг ко мне, но в следующее мгновение его ноги приросли к асфальту. Он пытался вырваться, однако асфальт держал его крепко, не давая пошевелиться. Он поднял руку с пистолетом, но тот неожиданно превратился в черную жижу и растекся в его пальцах.
Вдали густой вой полицейской сирены сверлил воздух, стремительно приближаясь. Через мгновение к ней присоединилась еще одна, и их нестройные голоса слились в заунывном, наводящем оторопь созвучии.
Лицо убийцы исказилось яростью, он отшатнулся и стал отступать, на глазах становясь все меньше и меньше. Мне стало ясно, что отныне я могу его не бояться, однако липкий страх все еще бродил где-то рядом, мешая дышать полной грудью.
Листы раскрытой книги, лежавшей в луже, намокли и свернулись. Мне хотелось увидеть, какая картинка была на покрытой водой странице, но в это мгновение я проснулась.
Солнце заливало мою постель. Квартира окнами выходила на восток, а лишнее тепло промозглой осенью всегда приятно. Я потянулась, зевнула и повернулась на бок. Солнечный луч лег на щеку, приятно лаская кожу.
Встать или подремать еще?
Ну да, чтобы приснился еще один кошмар, мелькнуло в голове.
А вставать тоже не хочется…
А может быть, кошмар больше не приснится? Кто-нибудь когда-нибудь обязательно должен был сказать, что один кошмар никогда не является дважды. Хотя я тут же вспомнила, что этот кошмар навещал меня уже не во второй и даже не в третий раз.
Впрочем, мне уже не хотелось спать. И потом, меня ждала работа.
Вздохнув, я выбралась из кровати и первым делом задела стопку газет, которая лежала на стуле. Почему на стуле, спросите вы? Потому что на столе она лежать никак не могла. На столе громоздятся обрывки тканей, подушечки с иглами и булавками, распечатки страниц модных журналов столетней давности с фотографиями платьев неземной красоты, наброски выкроек и, самое главное, куклы. На сегодня кукол было семнадцать, и я как раз собиралась купить восемнадцатую, чтобы сшить для нее наряд – копию платья Жана Пату[1] 1936 года, целиком состоящего из тончайших полосок шелковой бахромы. Даже в кукольном формате это была вовсе не легкая задача, несмотря на обманчиво простой фасон.
А еще я хотела попробовать сшить медведя и с мыслью – Жан Пату или медведь? – принялась собирать газеты. В основном это были издания, которые принято называть желтыми, развлекательные листки, спекулирующие на злобе дня, муссирующие скандалы, слухи и чрезвычайные происшествия. В глаза били аршинные заголовки: «Пенсионерка вырастила кота-мутанта», «Зарезан сотрудник охранного предприятия», «Гибель Алексея Шарлахова: сведение счетов?».
Надо будет все это выбросить, подумала я и, распрямившись, стукнулась коленом о подлокотник кресла. В этой комнате определенно было слишком мало пространства и слишком много мебели. Напротив кровати притулился на тумбочке телевизор не первой молодости в корпусе из черной пластмассы. Слева и справа от него вдоль стен убегали книжные полки с собраниями сочинений, которые лет тридцать-сорок назад все покупали для престижа, но которые никто никогда не читал. У другой стены, надменно повернувшись к полкам сверкающим полированным боком, стояло пианино, тоже родом из советских времен и тоже наверняка сохранившее музыкальную невинность, так как родственница, пустившая меня пожить в этой однокомнатной табакерке в хрущобном доме, была по образованию биологом и не могла отличить до от фа. Вся обстановка принадлежала ей, равно как и горшки с растениями, двумя рядами стоящие на подоконнике. Здесь были фиалки, герань и какие-то необыкновенно толстые мясистые кактусы, топорщившиеся колючками во все стороны и норовившие клюнуть меня всякий раз, как я их поливала. Тут я заметила, что на одном из кактусов расцвел аквамариново-зеленый цветок, и на несколько минут выпала из реальности в область ничем не замутненного восторга. Я мало что понимала в кактусах, но от этого цветка веяло чем-то инопланетным, и его красота являла поразительный контраст с породившим его приземистым, на редкость уродливым растением. Решив, что я непременно должна запечатлеть этот цветок – если не для вечности, то хотя бы лично для себя, – я стала искать фотоаппарат, которым обычно снимала своих кукол в новых платьях. Фотоаппарат я не нашла, зато вторично уронила на пол стопку газет и к тому же отметила, что в комнате стоит адский холод. Чихая, я включила обогреватель и стала выдвигать один за другим ящики стола. Сбежавший фотоаппарат наконец обнаружился в самом нижнем ящике, среди обрезков разноцветного шифона, и я сумела снять цветущий кактус во всех ракурсах.
1
Жан Пату (1880–1936) – знаменитый французский модельер, автор моделей сложного кроя, производящих обманчивое впечатление простоты, создатель женского спортивного костюма; много работал с орнаментом и цветом.