— Нет, это не так. Я ем как лошадь. Работа по шесть часов в день у перекладины вызывает у меня хороший аппетит.
— Ничего себе лошадь. В таком случае вы чистокровка. Почему же все-таки вы не ели?
— Поверните налево, пожалуйста. — Оливия думала про себя, что, если Роман считает, что у нее вкус к дорогой пище, он ошибается. — Боюсь, что я больше предпочитаю «Макдональдс», — призналась она. — Мы, танцовщицы, вынуждены есть на бегу и дешево. Я не привыкла к еде, которую вы предлагаете в «Георге Пятом»…
— О, прошу прощения! Вы должны были бы сказать. Я мог бы приготовить вам… Какое у вас любимое блюдо?
— Это не имеет значения. Поверните направо у светофора, пожалуйста. Моя любимая пища? Думаю, об этом мечтает большинство танцовщиков — это толстый кусок вырезки и жареный картофель по-французски.
Роман повернул руль.
— А какой соус? По-бернски? Или…
Оливия прикусила губу и заставила свой голос звучать дружелюбно.
— Вы, наверное, не понимаете. Просто кусок мяса. Настоящий, простой кусок вырезки.
— Извините. Слегка прожаренный?
— Средне.
— Вы получите его!
— Что? — Оливия поправилась. — Извините?…
— Завтра ночью. После работы.
— С Джорджио будет припадок. Настоящая вырезка и жареный картофель на его кухне?
— Это больше моя кухня теперь! Но я вас понял. Как насчет воскресенья?
— Воскресенья?
— Ужин у меня на квартире? Никаких посягательств, обещаю.
— Настоящий кусок мяса?
— И столько жареного картофеля, сколько вы сможете съесть.
— Вы знаете, как делать картофель по-французски? Остановитесь перед тем автомобилем. Вот где я живу. С матерью и Портией, сестрой. Вы должны будете найти рецепт картофеля по-французски.
— Так вы придете? В воскресенье?…
Роман расценил то, что она захлопнула дверь машины со всего размаха, как согласие. Черт побери, он даже не попытался поцеловать ее! Однако в воскресенье все будет по-другому.
Глава вторая
Пришло воскресное утро. Когда-то воскресенья были особыми днями. Такими были утренние часы, когда мать Романа готовила ему завтрак, как она это делала остальные шесть дней недели.
Мать Романа была инвалидом с той ночи, когда она родила его. И так до смерти и не поправилась. Дать ему жизнь почти стоило ей жизни. К сожалению, она напоминала ему об этом примерно раз в месяц. Правда, она всегда смягчала эти слова: «…но это не было твоей виной, дорогой». Но почему-то он так и не смог поверить в искренность этих слов.
Она страдала от целого ряда каких-то смутных «женских проблем», а также от мигрени. К тому времени, когда Роману исполнилось пять лет, она была прикована к постели примерно один день из четырех. К своему одиннадцатому дню рождения Роман стал уже умелым поваром, готовящим нехитрые блюда, и довольно неплохим домоправителем.
Отец Романа нашел себе работу торгового представителя компании по производству ресторанного оборудования. Он был в бегах всю неделю. По субботам и воскресеньям он сдувал пылинки со своей больной жены и читал нотации Роману о необходимости «сделать маму счастливой». Если отец Романа приходил домой в пятницу вечером и находил свою жену страдающей, он непременно спрашивал Романа, что именно тот сделал, что так расстроил ее.
Все это привело к тому, что Роман стал очень раздражительным к двадцати годам. Жалобы матери на головные боли особенно участились в ту самую пору, когда он захотел встречаться с девушками. К этому времени Роман научился обращать меньше внимания на требования матери.
А затем она умерла от опухоли в мозгу.
Где-то в глубине души у Романа появилось убеждение, что, если женщина предъявляет требования, а ты их отвергаешь, она отплатит тебе тем, что умрет.
Он был несчастлив с женщинами. Дело было не в том, что ему было трудно их завлечь. Иногда ему казалось, что они падали ему в руки даже слишком легко. Но не было единственной, настоящей. Когда женщина показывала, что Роман ей нравится, он спешил ей ответить. Ведь женщину так легко ранить, отвергнув ее! Если женщина ему улыбалась, заговаривала или даже прикасалась к его руке, ему ничего не оставалось, как улыбаться и прикасаться в ответ. Во всяком случае, он был в этом убежден. К тому же их одобрение было таким теплым! Может быть, тепла настоящей женщины хватит, чтобы растопить ту ледышку в глубине его сердца?
Но когда он занимался любовью, его первой заботой было их наслаждение. Женщины, кажется, рассматривали это как своего рода непроизнесенную декларацию верности. Женщины были, как песок дюн. Сначала к нему прикасаешься пальцем ноги, потом следует щиколотка… Затем они ожидают от него все большего и большего, и Роман начинал тонуть в воронке их потребностей.