Пыль, оставленная танками, до конца не оседала – была слишком мелка, – часть ее, невесомая, переливающаяся, будто попадала в таинственный отсвет, может быть, даже потусторонний, оставалась висеть в воздухе, шевелилась, как живая, исчезать она совсем не думала.
От маршрута отклонилась только одна гусеничная дура, вздумавшая проверить балку, а остальные продолжали идти прежним маршем, ползли беспрерывно, воняли бензином, кромсали все, что оказывалось по пути – сараи и плетни, колодезные срубы и колхозные овчарни. По разумению фрицев, чем хуже было у русских – тем лучше.
Главное для фрицев сейчас – завоевать эту землю, счистить с нее мусор, людей здешних, – народы местные они считали мусором, – а когда опустеет, очистится земля, они быстро заселят ее своими людьми, качественными и мозговитыми. Говорят, господин Геббельс со своей командой уже занимается этим.
Время тянулось медленно. Лейтенант оглядел одну сторону балки, потом другую. Судя по рельефу, тут тоже могли быть красивые, с редким рисунком змеи… Чтобы хоть чем-то занять время, рассказал Стренадько о моде на змеиные галстуки.
– Я знал одного горделивого модника, который ходил со змеиным галстуком на рубашке. – Сержант покашлял в кулак. – Очень изящный был галстучек – загляденье просто, – голос у Стренадько сделался таким, будто его одарили сладкой плюшкой. – А вы, товарищ лейтенант, свой галстук долго носили?
– Недолго. Во-первых, его все время приходилось прятать от кошки – очень уж она хотела стрескать мое украшение, во-вторых, чего-то я напутал, когда выделывал кожу, чего-то не добавил, либо, наоборот, переборщил – галстук мой сгнил. Так и пришлось скормить его кошке, чего она, собственно, и добивалась. Все закончилось кошачьим поносом.
Перейти танковый тракт удалось только к вечеру, когда «одни гусеницы уже отгрохотали, а другие еще не пригрохотали», как скаламбурил Побежимов – младший лейтенант, который шел вместе с Тихоновым с разбомбленного аэродрома. Прошли много: километров сто – сто двадцать, не меньше.
Хоть и окончили они оба пехотное училище в Киеве, а служить попали в батальон аэродромного обслуживания, где никаких стратегических или тактических задач перед ними не ставили и главным делом было одно: охранять самолеты, аэродром, расставлять дежурных по постам, менять пароли и следить, чтобы солдат вовремя кормили.
Были случаи, когда к аэродрому очень близко подбирались разные диверсионные группы, но не настолько близко, чтобы закидывать самолеты гранатами. Тихонов, командовавший усиленным взводом, эти попытки успешно пресекал.
Более того, как-то он пошел в город старшим патруля – дежурить, поскольку в тихом городке их участились разные нехорошие случаи: как-то убили двух красноармейцев, возвращавшихся в свою часть из госпиталя, через несколько дней был подожжен сахарный завод, потом отравлен один из колодцев и так далее – в общем, завелся в городке чужой народ, который так и норовил засунуть в любую дымовую трубу гранату.
У лейтенанта перед своим патрулем было одно преимущество – он знал немецкий язык: в пехотном училище добровольно окончил специальные годичные курсы. Умные люди считали, что будет война, ее не избежать, и готовили к ней своих солдат. К языку у Тихонова оказались способности, к концу учебы он уже шпрехал по-немецки не хуже какого-нибудь уроженца Нижней Саксонии или долины реки Рейн.
В городке в тот вечер было спокойно, народа на улицах было мало, шумели тополя, а плакучие ивы, росшие вдоль тротуаров в центре, размеренно и горько наклоняли к людям свои макушки, словно бы чувствовали какую-то беду.
– Бойцы, ухо прошу держать востро, – предупредил Тихонов своих патрульных, – обстановка в городе непростая.
Хоть и казались тихие улицы почти безлюдными, но все же кое-где можно было засечь прохожих. Минут через десять Тихонов увидел впереди двух бойцов в форме НКВД – вполне возможно, это также был патруль, ведомственный, так сказать. Увидев группу Тихонова, энкаведешники поспешно свернули в проулок.
Тихонова словно бы что-то кольнуло, сбило дыхание – энкаведешники никогда не вели себя так, они всегда действовали нагло, с напором, чему не мешало даже отсутствие мозгов в голове, в своей правоте были уверены на двести с лишним процентов и чуть что – хватались за оружие, старались завести подозреваемому лытки за спину и перетянуть запястья прочной веревкой.
«А ведь это не энкведешники, – мелькнуло в голове у лейтенанта, – для этого у них наглости не хватает». Хотя внешне все было в порядке – за плечами вещмешки, оружие при себе… Для командированного человека это вполне обычный вид. И лица вроде бы нашенские, русопятые, со вздернутыми деревенскими носами, рыжеватыми сельскими чубчиками «а ля мой любимый бычок», выпущенными из-под фуражек.