Ее губы немного подрагивают, растягиваясь в улыбке. Она не смотрит мне в глаза, а продолжает удерживать взгляд на столе, что разделяет нас.
— Листочки клевера… ну, мне кажется, все и так знают, что они обозначают. Они приносят удачу, но они очень коварные, потому что ты не сможешь предугадать, какого плана они могут принести тебе удачу. — Она пожимает плечами. — Подковы могут ускорить происходящие вещи. Падающие звезды дают тебе силу летать. Песочные часы помогут контролировать время, радуга сможет переместить тебя с места на место. — Она прижимает указательные пальцы вместе и затем неспешно разводит их в стороны, показывая тем самым, как действует радуга. — Шарики могу помочь тебе удержаться на плаву. С помощью сердечек ты можешь вернуть или оживить то, что умерло, или чего больше нет.
Я смотрю в ее тарелку и вижу, что все те талисманы, про которые она мне рассказывала, лежат не тронутыми чуть поодаль от хлопьев в ее чашке. И только про один из талисманов она мне не рассказала, именно про тот, что она ела со своей чашки.
— А что насчет талисманов в виде луны? Что они обозначают? — Я мгновенно чувствую сожаление из-за того, что спросила. Ее выражение лица меняется, плечи склоняются вперед, словно становясь преградой между ней и мною.
— Да, я уже точно и не помню. Забыла. — Она делает глубокий вдох, отталкивается от барной поверхности. — Ты не против, если я приму у тебя душ? Я чувствую себя отвратительно.
— Конечно. Без проблем. Чувствуй себя как дома.
Она избегает смотреть мне в глаза, когда быстро ополаскивает чашку и торопится, как можно быстрее, покинуть кухню. Как только она уходит, я не могу ничего поделать, смотрю в свой телефон:
Талисманы в форме голубой луны наделяют вас силой невидимости.
9 глава
Зет
Четыре года назад
Чино
Доктор Уолкотт, бейсбольный поклонник «Янки», человек, страдающий обильным потоотделением, выдающий диазепам и огромное множество других замечательных наркотических препаратов, а также ко всему прочему, гордый обладатель нервного расстройства. Я, мать его, чертовки уверен, что так оно и есть. В течение каждой нашей встречи этот мозгоправ, как минимум, сгрызает по три ручки. Только представьте, три ручки в течение часа. Это обойдется штату примерно в десять баксов в год. Я полагаю, что навряд ли я самый опасный ублюдок в этих стенах, и с теми парнями он, наверное, сгрызает по пять гребаных ручек в час. Он ведет себя расслабленно, но я знаю, если сделаю резкое движение, скорее всего, он наложит в штаны и позовет охранников. Он жалок. Я имею в виду, зачем ты идешь работать в тюрьму, если так боишься своих пациентов.
За исключением того незначительного факта, что тут мы не зовемся пациентами. Мы заключенные. Если бы мы находились за пределами тюрьмы, сидя в кабинете с хорошо знакомым доктором Уолкоттом, потягивая неспешно кофе, возможно, в этом случае он мог бы быть неплохим доктором. Но с принудительным лечением, как это, люди обычно ведут себя немного сдержанно. Замкнуто. Не желая сотрудничать. Я обычно отношусь к последней категории, но сегодня меня заставили вести себя по-другому.
— Кхм, как вам может быть известно, апелляционный совет рассмотрел ваше дело... — Доктор Уолкотт листает бумаги в моем деле, его глаза пробегаются по материалам дела, каким-то образом умудряясь при этом все еще наблюдать за мной. — Вам известно, что первоначально они отклонили прошение вашего адвоката о досрочном освобождении?
— Ага. — Адвокат Чарли, скользкий, городской тип с идеально уложенными волосами, одетый с иголочки в идеальный костюм и блестящие ботинки и правда говорил мне эту фигню. Не то чтобы я сильно и надеялся, что прошение удовлетворят, но как бы то ни было попытка — не пытка. Если честно, то я был удивлен, что судья дал мне только десять лет в вышеуказанном деле.
— Учитывая насильственный характер вашего преступления и отсутствие раскаяния за содеянное, они не чувствовали, что поступили бы правильно, если бы удовлетворили прошение, прежде чем вы хотя бы не отсидите половину из положенного срока. Сколько вы отсидели на данный момент?
— Два года.
— Ну что ж, судя по всему впереди у вас еще долгой путь, мистер Мейфэйр. По крайней мере, еще три года, прежде чем станет возможно повторить попытку повторного прошения на досрочное освобождение.
— Три года... Не так уж и хреново обстоят дела, — отвечаю я ему, усмехаясь. Но на самом деле, это очень дерьмово. Потому как эти три года могли с легкостью обернуться в тридцать. Любой, кто скажет вам, что был упрятан сюда и без напряга отсидел в Чино, может быть в то же мгновение смело заклеймен грязным лгуном. Это место сущий ад на земле.