— Это дало Бланш семь месяцев большого счастья, — заметила я.
— Да, я тоже так думаю. Надеюсь… Но все это так печально…
На какое-то мгновение мне показалось, что все на свете, на чем останавливались мои глаза, было не менее печально.
— Ты поживешь у меня еще немного, Анна? Осада продолжается без конца, но говорят, что на святые дни заключат перемирие, и, может быть, приедет Ричард.
Но Ричарду было не суждено сесть в седло еще хоть раз.
На прошлой неделе ему удалось прорвать внешнюю линию обороны замка, но какой-то лучник точно прицелился и с внутренней стены пустил стрелу прямо в плечо Ричарда. Жизненно важных органов она не задела, но он потерял очень много крови, и хотя наконечник стрелы разрушился в ране, а хирург слишком небрежно ее обработал, Ричард настоял на том, что это всего лишь простая царапина, и изо всех сил пытался скрыть факт ранения. Он запретил говорить об этом королеве или кому бы то ни было еще. Два дня он по-прежнему руководил осадой, которая должна была вот-вот закончиться успехом, и ему удавалось скрывать мучительную боль. Потом у него начался сильный жар, быстро развилось воспаление, и ему пришлось лечь в постель. Он лежал без сознания, бредил, и его капеллан Теобальд и капитан фламандских отрядов Маркади послали за Беренгарией и за Эсселем, который находился в Бретани.
Это известие привело Беренгарию в глубоко сомнамбулическое состояние. Задав один-единственный вопрос: «Ты поедешь со мной, Анна?» — она не вымолвила ни слова, пока мы не оказались далеко от дома, на пути в лагерь, куда торопились верхом в мягком свете одного из первых апрельских дней. Тогда она сказала:
— Говорят, смерть всегда наносит тройной удар.
Едва мы прибыли на место, она соскользнула с лошади, прежде чем кто-нибудь успел ей помочь, отряхнула одежду и, не смыв дорожной пыли, с распущенными по плечам волосами, направилась прямо к постели больного и осталась там. Она накрывала его одеялами, которые он тут же сбрасывал, разглаживала спутанные, влажные от пота волосы, подавала воду для утоления ненасытной жажды и в спокойные минуты не выпускала руки Ричарда из своей.
Он ее не узнавал. Лежа на подушках, он не отрывая глаз смотрел на парусиновую стену шатра. Лицо его было совершенно серым, если не считать темно-красных пятен, словно нарисованных на выдававшихся скулах. Губы растрескались и почернели, и за исключением коротких промежутков времени, когда глаза его закрывались и Ричард, казалось, впадал в дремоту, он исходил непрерывным потоком слов.
Говорил он главным образом об Иерусалиме: порой штурмовал этот город, отдавая приказания голосом чуть выше шепота, иногда вслух читал списки имущества и снаряжения, использованного, оставленного или уничтоженного много лет назад, звал к себе людей, давно покоившихся в своих могилах.
— Идите же, я здесь, цельтесь прямо в меня, я не стану уклоняться. Ничто не возьмет меня, пока не падет Иерусалим. Вот он, сияющий в лучах солнца, там за холмами. Но не смотрите туда! Я не взгляну на него до того момента, когда поведу на него армию…
Уолтер лучше Лонгшама, но он не может выколачивать деньги так, как этот хорек. Так или иначе, Англия выдоена. Золотой клад Шалю обеспечит покупку двух сотен лошадей. Знаете, Рэйф, без лошадей надеяться не на что. Если бы они оставили мне лошадей, я рискнул бы, несмотря ни на что…
Воды! Воды! Я тысячу раз говорил, что они с часу на час… с часу на час!..
Но прежде всего я не могу их накормить. Мне нужна провизия, чтобы кормить людей, идущих на Иерусалим. Спросите Леопольда, может быть, у него остались колбасы. Разумеется, нет… Эссель использовал их для лечения язв — странная вещь, но, клянусь распятием, помогает. Перебьем их всех, отрубим им головы… Теперь мы можем идти вперед. Вперед, вперед, за Гроб Господень! Вы идете? Я пообещал Филиппу уложить там его игрушку, подарок Иуды! Подобно серой лошади… В следующий раз я возьму с собой запасных лошадей, сотни лошадей. Не могу видеть пеших рыцарей в доспехах, беспомощных и бесполезных… И неотступная жажда… Я знаю, от жажды страдают все. Безводная страна… Говорят о молочных реках и медовых берегах, но то и другое не годится при жажде, лучше всего вода. Блондель, запомни мои слова: от того, что ты пьешь, у тебя сгниют кишки. Что до меня, так я готов пить лошадиную мочу. Только бы нам найти тот колодец, так ясно обозначенный на карте… Воды!..
Беренгария в очередной раз поднесла к его губам кружку.
Так продолжалось всю ночь и следующий день. Апрельское солнце заливало шатер, внутри становилось жарко и душно. Расползался запах гниения.