Однако в этом году я не нуждалась в том, чтобы обо мне кто-то заботился, — у меня было кольцо. Я выделила некоторую сумму денег, в общем, сравнительно небольшую, и открыла маленький ларек у паперти церкви святого Николая, где каждый день, с двух до четырех, бедняки могли получить миску тушеного мяса с овощами и ломоть хлеба. Иногда, если бывало не слишком холодно или ветрено, я шла к церкви и незаметно смотрела, как раздавали еду.
Говоря по правде, я скорее стыдилась своей благотворительности, чем гордилась ею. Из всего моего богатства — и так мало! Жалкая подачка Церберу. И все же посещение ларька оказалось и занимательным, и познавательным. Как бы ни были достойны сожаления эти люди, попавшие в такие обстоятельства, это чаще всего был неунывающий, не лишенный склонности к веселью народ, и я испытывала явное, хотя, быть может, и не совсем уместное удовлетворение, глядя на то, как они набивают рты хлебом и как их озябшие пальцы обхватывают миски с тушеным мясом.
Однажды, в конце января, когда я шла по подъемному мосту, направляясь в город, меня догнал Блондель.
— Хочу заказать себе пару башмаков, — сказал он. — Если вам что-нибудь нужно в городе, я могу исполнить ваше поручение…
Я немного замедлила шаг.
— Вы очень добры. Но в данный момент мне нечего вам поручить. Я просто иду посмотреть, как идет раздача еды бедным.
Он сразу догадался, куда я направляюсь.
— К тому ларьку, у церкви святого Николая?
— Да, ведь он всего один, не так ли? — мягко ответила я.
— Но я никогда вас там не видел.
— Может быть. Обычно я стою в дальнем углу паперти.
— А я на рыночной площади — в том самом месте, миледи, где вы в тот день увидели меня с медведем.
— А почему вас это заинтересовало? — спросила я.
Он посмотрел на меня с подозрением.
— А почему это интересует вас, миледи?
— Ответьте на мой вопрос, и я отвечу на ваш. Это будет справедливо.
Помедлив, Блондель заговорил:
— Однажды еды на всех не хватило. Случилось так, что я проходил мимо. И я подумал о той еде, которую в замке выбрасывают в помои, — а это было как раз во время торжеств по случаю свадьбы Марии. И теперь лучшее из остатков получают не свиньи, а вот эти бедняки.
Его слова неприятно удивили меня.
— Откуда это вам стало известно?
— Главный повар одержим желанием научиться читать и писать. Я даю ему уроки. Парень намного более туп, чем мне сначала показалось, и даже азбуки не знает, но зато он честен. Каждый день он отбирает лучшие куски и отправляет туда два бака. И мне как-то захотелось…
Блондель запнулся, и я закончила фразу за него:
— …посмотреть, с каким наслаждением они едят? Я хожу туда по той же причине. Дело не в том, что я чувствую себя благодетельницей. На самом деле, мне скорее стыдно думать о том, что моя столь скромная жертва может так много значить. Но все-таки приятно видеть, как твои подопечные радуются твоему гостеприимству — не правда ли, слово «гостеприимство» куда лучше «милосердия»?
— Так, значит, это ваша затея, с ларьком?
Я кивнула.
— А разве вам приходилось голодать?
— Только по собственной прихоти. Однажды я постилась лишь для того, чтобы узнать, что чувствует голодный человек. И мне это вовсе не понравилось. — Поколебавшись, я, в порыве чувств, призналась: — Я жалею голодных нищих, потому что легко могу стать одной из них, но что такое жалость? Трудно сказать, что чаще испытывают люди: жалость ли, страх ли за самих себя — к тому же жалость можно истолковать как страх за себя, который испытываешь, видя плачевное состояние другого.
— Нет, — убежденно возразил он. — Такой образ мыслей — чистая софистика, необоснованно расширенное понимание идеи, родственной вопросу о том, сколько ангелов можно разместить на острие иглы. Это опасно. Вы недооцениваете благородство порыва. Любому нормальному человеку ненавистна мысль о голоде, но это не заставляет его испытывать жалость к голодному. Если бы это было так, подобные ларьки открылись бы в каждом городке и в каждой деревушке.
Мы дошли до площади, где стоял ларек.
— Все это представляется мне очень неясным, — заметила я. — Христос учил нас продать все, что мы имеем, и отдать бедным — и добавил, что они всегда с нами. — Я повернула кольцо на большом пальце. — Если я продам вот это, на вырученные деньги можно будет прокормить каждого памплонского нищего в течение ста лет, да и сама я кормилась бы вместе с ними. Но если все владельцы драгоценностей продадут их и отдадут выручку бедным, то покупателей не станет и рынок захлебнется. По-моему, это очевидно.