Мужчина выворачивается, освобождаясь от хватки офицеров, и снова обращается к девушке. В комнате воцаряется тишина, и все слышат обрывки его слов.
– …пожалуйста, поговори с отцом. Мы умираем… оборудования не хватает, пусть он даст колонистам больше…
Голос мужчины обрывается, потому что один из офицеров бьет его со всей силы в живот, и тот сгибается пополам от боли. Я бросаюсь вперед к кольцу столпившихся зевак.
Но рыжеволосая девушка меня опережает. Она вскакивает, и это привлекает внимание всех в комнате больше, чем потасовка. Кем бы она ни была, в ее силах остановить происходящее.
– Хватит!
Таким голосом только приказы отдавать!
– Капитан, лейтенант, что вы творите?
Знал ведь, что она неспроста мне понравилась.
Я протискиваюсь вперед и вижу, как офицеры замерли под ее свирепым взглядом, способным усмирить целый взвод. Какое-то время меня никто не замечает. Но потом я вижу, что солдаты смотрят мне на плечи, рассматривая звездочки и нашивки. Да, у нас только звание одно. Но у меня медали боевые, а у них – за выслугу лет и бюрократическое прилежание. Я получил чин за то, что отличился в сражении. А они – за то, что праздно рассиживают в кабинетах, копаясь в бумажках. Их рук никогда не обагряла кровь.
Впервые в жизни я рад своему новообретенному статусу. Двое солдат неохотно отдают мне честь. Оба старше меня, и я уверен, что им претит стоять навытяжку перед восемнадцатилетним юнцом. Забавно: в шестнадцать я был уже достаточно зрел, чтобы пить, сражаться и голосовать, но два года спустя еще слишком юн, чтобы меня уважали.
Офицеры до сих пор удерживают незваного гостя. Тот часто дышит, будто ждет, что его в любую секунду вышвырнут с корабля.
Я прочищаю горло, чтобы голос звучал спокойно.
– Если этому человеку не положено здесь быть, я провожу его к выходу.
Больше никакого насилия.
Все слышат, как звучит мой голос: грубо, невоспитанно, провинциально. В комнате раздаются смешки, и я понимаю, что люди смеются над нашим маленьким представлением. Но смех не злой – скорее веселый.
– Мерендсен, вряд ли он пришел за книжкой, – ухмыляется мне мистер Шикарный Цилиндр.
Я опускаю взгляд и понимаю, что до сих пор сжимаю в руке книгу. Конечно, раз этот мужчина беден, то не умеет читать.
– Уверена, он как раз собирался уходить, – произносит девушка, прожигая моего собеседника суровым взглядом, – и вы, полагаю, тоже.
Пользуясь тем, что офицеры застигнуты врасплох ее вмешательством, я забираю у них пленника и, удерживая за руку, направляю его к выходу. Девушка выключает голограмму, и снова ее лицо всплывает у меня в памяти: кто она такая, что может себе это позволить? Я пропускаю офицеров вперед, а потом мягко, но решительно веду мужчину к двери.
– С вами все в порядке? – спрашиваю я, едва мы выходим из салона. – Зачем вы сюда пришли? Я уж было подумал, что вы пришли, чтобы устроить взрыв.
Мужчина долго на меня смотрит. Едва ли кто-то из здешних будет когда-нибудь выглядеть как он. Его лицо уже старое.
Потом, не говоря ни слова, он разворачивается и уходит. Снова сутулится. Мне интересно, чего незнакомец хотел добиться от девушки в голубом платье.
Я стою на пороге и наблюдаю, как гости, позабыв о разыгравшейся драме, возвращаются к своим делам. Комната снова оживленно гудит, летающие подносы снуют туда-сюда, и отовсюду слышится безупречно поставленный смех. Я должен провести здесь еще не меньше часа, но сегодня, возможно, смогу улизнуть пораньше.
И вдруг я снова вижу ту девушку. Она пристально смотрит на меня, неторопливо дергает за пальцы свою перчатку и очень медленно стягивает ее с руки.
Сердце стучит у меня в горле, и я понимаю, что пялюсь на нее как идиот, но ноги не слушаются – чтоб им пусто было! Я не отрываю от нее глаз слишком долго, и на губах ее мелькает тень улыбки. Каким-то образом я догадываюсь, что девушка не смеется надо мной, и решаюсь подойти.
Девушка бросает перчатку на пол. Я наклоняюсь и поднимаю ее. Я не хочу спрашивать, все ли у нее хорошо: она умеет владеть собой. Так что я просто кладу перчатку на стол, а затем смотрю на девушку.
Голубые глаза… У нее платье под цвет глаз. Неужели ресницы могут быть такими длинными от природы? Вокруг столько лиц без единого изъяна, что трудно понять, над кем поработал хирург, а над кем – нет. Но я уверен: если она и захотела бы что-то сделать со своим лицом, то наверняка выбрала бы прямой и красивый нос взамен своему вздернутому. Нет, все же она выглядит настоящей.