Чего нельзя было сказать о его то ли помощнике, то ли компаньоне. Им был высокий человек с красивым лицом и сильным телом. Он не носил ни балахонов, ни плаща, ни странных одеяний, которыми пестрила толпа; простая куртка, штаны с подвернутыми полами, небольшая полоска темной кожи на голове, которая сдерживала непокорную белобрысую шевелюру. В любой другой ситуации Элли бы отметила, что парень хорош собой. Вот только девушка сидела в клетке, и внешность окружающих людей и существ волновала ее меньше всего. У второго тюремщика был скверный характер: он щипал ее на потеху себе или редким зрителям, бил стальным прутом по решетке, когда Элли задремывала, опрокидывал тарелку со скудным пайком, вынуждая девушку соскребать остатки с пола — большая часть жидкой кашицы утекала сквозь большие щели между досками; плевал в воду, дергал за волосы и за ошейник, заставлял плакать и кричать — в общем, на девятый день Элли мысленно поклялась, что однажды она отомстит. Если ее продадут в рабство — она непременно сбежит, найдет этого ублюдка, когда он будет спать в луже собственной рвоты, и перережет ему горло. Девушка сама испугалась такой клятвы — как у нее могла возникнуть мысль убить человека? Но очень скоро все сомнения пропали: для нее он не человек. Так же, как и она для него — двуногое животное, которое можно выгодно продать.
Заканчивалась вторая неделя. Рабы в соседних клетках успели смениться два, а то и три раза; белобрысый тюремщик становился все злее и появлялся гораздо реже. По грустной морде первого, Элли поняла, что дела идут совсем плохо — никого не интересовала голая хрупкая девица с копной спутанных темных волос. В этом месте, по всей видимости, стандарты красоты разительно отличались от привычных ей — во многом благодаря этому она достаточно быстро смогла прийти в себя; покупатели окидывали девушку взглядом, подолгу смотрели на правое предплечье, на худые ноги и тонкие пальцы рук, пожимали плечами и уходили.
— Спасибо, — Элли взяла протянутую миску и, зажмурившись, поднесла к губам. При одном только взгляде на это варево ее мутило, однако на вкус оно было вполне сносным, а главное — сытным.
— Dhe çfarë të bëj me ju? — существо устало потерло лоб и тяжело вздохнуло. — Nëse jo shitja do të ju merr në minierat. Por rruga deri atje do të kushtojë më shumë se ju qëndroni.
— Не понимаю, — девушка помотала головой, показывая на свои губы.
— Dhe nga ku ju sapo ra off? — он повторил жест, и Элли с трудом сдержала истеричный смешок. Каждый их разговор начинался с этого жеста, и, кажется, теперь он стал обозначать приветствие.
— Элли Новак, — без всякого энтузиазма она ткнула себя в грудь, а затем показала на мужчину. — А ты?
— Ju jeni ende një rob, dhe nuk ka asnjë pronar i cili do të kishte dhënë ermine, — тюремщик закатил красноватые глаза и отвернулся, продолжая бурчать себе под нос.
В красивых добрых сказках жители, узнав, что к ним попал пришелец, с радостью освобождают его из плена, обучают языку и показывают достопримечательности. Реальность оказалась иной — всем было наплевать откуда Элли родом и никто не собирался ей помогать. Первое время она еще пыталась втолковать зевакам, что она не местная: изображала самолет, падала на пол клетки и закрывала голову руками, словно на нее напал дикий зверь, легкими движениями рук обрисовывала высокие здания, а однажды, когда заинтересованный слушатель протянул ей узловатый прутик, нарисовала солнечную систему. Ничего из этого не имело ровным счетом никакого успеха. Разве что многие решили, что девушка сумасшедшая.
Рана на руке гноилась не так сильно, как прежде, но Элли не питала иллюзий. Устроившись на полу, она попыталась задремать под усиливающийся шум толпы. Через некоторое время девушка оставила эти жалкие попытки и вторила другим рабам, прильнув к решетке.
По проходу шла группа людей; человек пять, все с ног до головы закутаны в черные одежды, их сопровождали огромные существа (про себя Элли называла их троллями) в кожаных доспехах. Рабы скулили от страха, громко причитали, торговцы бранились, сплевывали на землю и решительно отказывали этим людям. Ее тюремщики оживились — белобрысый принялся настойчиво шептать на ухо (так и не узнав его имени, Элли называла его Болло — обычно так покупатели к нему и обращались) Болло, тот качал головой, сердито шептал в ответ; мужчина уже почти кричал, активно жестикулировал, и Элли боялась, что сейчас они подерутся. Но Болло поднял руку, сказал несколько резких слов, и белобрысый, в бешенстве топнув, поспешил уйти, на прощанье плюнув в клетку.
— Спасибо, — Элли дотронулась до плеча Болло и улыбнулась. Тот покачал головой и жестом приказал ей отойти дальше — группа людей поравнялась с ними.
— Sa kushton? — спросил один из них, подходя к клетке и внимательно разглядывая Элли. От холодного цепкого взгляда, который изучал каждый миллиметр кожи, девушке стало не по себе, и она сжалась в комочек. Болло, не глядя на нее, протянул ей грязный, изодранный балахон — и это была первая одежда за последние две недели.
— Treqind monedha.
— Çmimi i juaj është shumë e lartë për një të tillë të ulët të klasës, — человек в черном продолжал разглядывать Элли.
— Pastaj gjeni një tjetë, — Болло равнодушно пожал плечами.
— Ku e keni marrë? — вмешался другой человек.
— Ajo nuk ka rëndësi. Spirits ruajnë atë, dhe magjia e zezë juaj nuk do të dominojë, — Болло презрительно сплюнул себе под ноги.
— Кatërqind, dhe ju vetë do të jetë në gjendje për të parë shpirtërore, — мужчина ехидно усмехнулся, подбрасывая на ладони звенящий мешочек.
— Get larg, të merrni larg. Populli im nuk duan të kenë të bëjnë me ju, — Болло гневно затрясся, хватаясь за короткий кинжал, которым обычно резал себе еду.
— Mirë mirë, nëse ju mendoni se, — мужчина фыркнул и люди пошли дальше по ряду. Насколько хватало взгляда — все торговцы решительно отказывались продавать этим людям рабов.
— Спасибо, Болло, — на всякий случай Элли решила не подходить к решетке — ее тюремщик был в бешенстве.
— Mbyllur, vajzë silly, — тюремщик устало повалился на свою скамейку и продолжил бубнить себе под нос.
Что-то только что произошло, что-то важное, очень важное. Те люди давно покинули ряд, но торговцы до сих пор не успокаивались. Потребовалось не меньше часа, прежде чем жизнь на рынке вновь вернулась в привычную колею. Тогда, почти девять месяцев назад, Элли понятия не имела, что это за люди, и почему торговцы отказываются продавать им рабов. Но она была благодарна старому Болло, и благодарность ее стала лишь сильнее, когда спустя некоторое время девушка узнала о чисторожденных.
***
Месс остановился, и девушка вынырнула из воспоминаний: они выехали на главную площадь и дорогу перегородила толпа зевак — на помосте стояли рабы. Некоторые плакали, другие наоборот — улыбались, махали руками и позировали. Наиболее харизматичных толпа зевак приветствовала радостным улюлюканьем. Незаметно пересечь площадь было невозможно, и Элли решила дождаться окончания, благо на возвышении осталось не более дюжины человек. Когда-то и она стояла на таком же помосте, а толпа улюлюкала и свистела, требуя от нее хоть каких-то действий. Болло стоял рядом и подзадоривал толпу сделать ставку. Знай Элли, что «непопулярных» рабов отправляют на рудники, она бы пела, танцевала, и в меру сил старалась понравиться. Но ничего этого она не знала, и никто не собирался ей этого объяснять. Лишь чудом ей повезло, и толстый, с лысиной усеянной бородавками человек поднял руку, повышая ставку вдвое.
Последнюю, плачущую от горя, женщину увели с помоста, и толпа начала расходиться. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Элли продолжила путь Поплутав по узеньким улочкам, она спешилась, еще раз все обдумала и толкнула массивную дверь таверны.