— tryezë, karrige, qiri… — Элли запуталась и жестом попросила дать лежавший на другом конце стола карандаш. Это будто бы привело Ормака в неописуемый трепет, и он с огромным интересом наблюдал, как девушка старательно записывает новые слова.
— Ju — një blerje shumë të dobishme. Ujdi Vjetër budalla i keq, duke ju dhënë të gjitha njëzet monedha, — Ормак довольно ухмыльнулся, видя непонимающий взгляд Элли, и указал на стену, — mur.
***
…Подавальщица смахнула с подноса на стол кружку и поспешила удалиться, боясь столкнуться с тяжелым взглядом девушки. Увлекшись воспоминанием, Элли не заметила, как прикончила уже седьмой стакан. По всей видимости, время перевалило за полночь, и одежда на разносчицах стала заметно откровенней. Иногда посетители распускали руки, и тут же были вынуждены платить за свои секундные слабости звонкие монетки; если это не происходило добровольно — в зал выходило несколько крепких мужчин и деньги добывались силой. В общем-то, это была нормальная практика для подобных мест.
Элли сама прожила в подобном почти два месяца. Правда не в качестве официантки или, что еще хуже, шлюхи. Нет, для этой работы она не годилась, совсем не годилась. Ормак признался, что там, на помосте, Элли выглядела настолько жалко, что он не задумывался, сколько она стоит и для чего ему может сгодиться. Но девушка честно отработала потраченные на нее деньги: освоившись, она смогла заменить дорогостоящего лекаря. Лечить, в основном, нужно было простуду, синяки, больные зубы и переломы. Существовали ли в этом мире венерические заболевания Элли не знала, и тактично не спрашивала, дабы не навлечь на себя отвратительную работу. Через месяц усиленных занятий девушка уже могла изъясняться на новом для нее языке, а через полтора — достаточно свободно говорить.
Место, в котором она жила, оказалось борделем. Иногда девушка с ужасом представляла себе, что было бы, если бы ее внешность каким-то непостижимым образом не вызывала бы у местных жителей такое необъяснимое отвращение. Ормак категорично отказывался объяснять, в чем кроются причины такого поведения, и Элли невольно сравнивала себя с другими женщинами в заведении. А все это дурацкое стремление нравиться всем мужчинам без исключения!
Впрочем, для подобных размышлений у Элли почти не оставалось времени — ее нагружали черной работой, заставляя отрабатывать свой хлеб. Прибирать верхние комнаты, стирать белье, стелить постели, мыть полы и посуду — под вечер девушка совершенно выбивалась из сил. Ночью она долго не могла уснуть — сначала мешал «аккомпанемент» соседей за стеной, а потом — кошмары. Последние с каждым днем притуплялись, и на исходе третьего месяца пропали вовсе. Рутина поглотила девушку и иногда она уже и не вспоминала, что раньше ее жизнь была совсем другой. С каждым прожитым днем меркли воспоминания о старом доме, о семье, о друзьях и Джо; бесследно таяли образы высоких небоскребов и шумных городов. Очень скоро Элли стало казаться, что ничего этого не было — просто что-то случилось, и она потеряла память, нет никакого другого мира, а язык, на котором она разговаривает сама с собой — всего лишь плод ее воображения. Если бы Элли было позволено покидать пределы заведения, то совсем скоро от Элли Новак не осталось бы и следа, и ее место заняла бы Гента — девушка-прислуга в публичном доме.
…Очередная, наполненная до краев кружка звонко стукнулась днищем о столешницу, и разносчица потребовала заплатить. Элли кинула на стол несколько серебряных монет, жестом показывая, что вопрос о деньгах излишен. Чисторожденных в подобных местах не любили, да они сюда и не захаживали. Но всегда есть исключение.
***
…Элли приложила ухо к замочной скважине, убедилась, что из-за красивой, деревянной двери не доносится никаких звуков и вошла в комнату, держа в руках стопку свежего белья. Время клонилось к обеду, и в доме стояла приятная тишина — посетителей еще не было, а работницы отдыхали в своих комнатах. Именно в это время Элли перестилала постели, убирала учиненный за ночь и утро беспорядок; иногда ей приходилось ждать, когда комната освободится, и в эти моменты Элли с ужасом смотрела на свою новую жизнь. Но потом ее впускали внутрь, и сознание услужливо переставало думать, делая из Элли живой автомат.
Вот и сейчас девушка успела выйти на середину комнаты, когда человек у окна обернулся и смерил ее холодным взглядом. Мужчина был выше ее на целую голову, крепкий, кожа чуть смуглая, длинные волосы непокорно выбивались и падали на высокий лоб; лицо, покрытое легкой щетиной, исказилось в досадной гримасе — человек явно не ждал, что его побеспокоят столь быстро. Губы изогнулись в вымученной улыбке, и он отошел от окна, стягивая с рук темные перчатки.
— Не ожидал, что так скоро, — он расстегнул куртку и ворот рубашки. — Может быть мне кажется, но я заказывал другую.
Элли стояла, низко опустив голову, держа в руках постельное белье, и боролась со смешанными чувствами: развернуться и уйти или же попытаться объяснить, что она всего лишь служанка?
Разговаривать Элли совершенно не хотелось, поэтому она просто покачала головой и уже собиралась уйти, но мужчина властно поднял руку.
— Посмотри-ка на меня, — его ледяной тон заставил ее содрогнуться и подчиниться. Впрочем, ему же хуже — сейчас он, так же как и все, испытает то самое чувство отвращения и испортит себе оплаченный час.
Девушка тряхнула головой, отбрасывая выбившиеся пряди с лица, и равнодушно посмотрела на мужчину. Тот несколько секунд продолжал расстегивать на себе рубашку, но потом вдруг остановился. С лица сползла фальшивая улыбка, а голубые глаза превратились в две смертельно опасные льдинки. Месяца два назад Элли бы перепугалась, разревелась и бросилась бежать, но сегодня она равнодушно приняла подобные эмоции. Благо в борделе она уже повидала и убийства, и жестокие драки, и какие-то магические ритуалы.
— Приношу свои извинения, — Элли низко опустила голову, в знак уважения к постояльцу, — мне не сказали, что эта комната занята…
Мужчина в два шага преодолел расстояние между ними, резко вздернул ее за подбородок, заставив испуганно отступить.
— Смотри на меня, — сквозь зубы приказал он, левой рукой закатывая рукав ее платья. — Если это шутка, тебе и твоим хозяевам не поздоровится.
— Господин, произошла досадная ошибка, я сейчас же уйду, — Элли испуганно попыталась вырваться, но мужчина прижал ее к стене, — если, конечно, вы меня отпустите.
Едва оба рукава были закатаны, и под ними не обнаружилось ничего необычного (кроме, разве что, некрасивого рубца), мужчина отступил на шаг назад, скрестив руки на груди и не отводя взгляда от побледневшего лица девушки.
— Кто ты? — сухо спросил он.
— Меня зовут Гента, — скучным, равнодушным голосом ответила девушка. Если какой-нибудь посетитель спрашивал ее имя — она всегда представлялась так.
— Настоящее имя, — голос мужчины источал могильный холод, и Элли чувствовала, что начинает дрожать от страха.
— Это имя мне дал хозяин и никакого другого у меня нет.
Мужчина что-то пробормотал себе под нос, на всякий случай вставая между девушкой и дверью. Элли совершенно определенно не понравился этот маневр.
— Почему у тебя нет клейма? — после продолжительного молчания мужчина снова сделал шаг вперед. — Это невозможно: либо клеймо рожденной, либо беглой. Что было на месте того шрама?
— Не знаю, — Элли растерялась, опуская рукав платья, — наверное, ничего. Сколько себя помню — он всегда был здесь, на этом месте.
— Не лги мне. Шрам совсем свежий, — человек криво усмехнулся, потирая заросший подбородок. — Я разбираюсь в таких вещах.
От последней фразы веяло угрозой, и Элли посчитала великой удачей, что именно в этот момент дверь распахнулась и в комнату впорхнула разодетая и разукрашенная девица. Воспользовавшись секундной заминкой, девушка выскочила в коридор и сломя голову бросилась вниз; она не оборачивалась и не знала преследуют ли ее, но страх был велик — не останавливаясь Элли пробежала через задний двор в конюшню и спряталась в стоге сена на верхнем настиле. Сердце бешено колотилось, отупевший за два месяца убогого существования мозг пытался понять, что произошло и как лучше всего поступить. Но в голове настойчиво крутилась только одна мысль — бежать; бежать так далеко, насколько это возможно…