Боже милостивый, подумал он. Вот ведь что может приключиться с разумным человеком.
Он снова налил. Из спальни вышла Пэт в длинном халате лазурного цвета.
— Ой, — испугалась она, увидев его.
— Они ушли, а я остался, — сказал он.
— Я думала, вы все ушли.
— Меня отстраняют на месяц. Без содержания.
Из руки у него выскользнул на пол кубик льда. Он наклонился за ним.
— Когда тебя отстраняют?
— С сегодняшнего дня.
— Не так уж и плохо. Даже хорошо. Видимо, он не хочет тебя терять. Вот тебе и время, чтобы все обдумать.
Она настороженно смотрела на него. Полотенца на ней уже не было. Она успела расчесать в спальне волосы, высушить и взбить их. Длинные, мягкие, темные, они ниспадали на воротник халата.
— Замечательно, — сказал он. И вдруг прибавил: — Я сдаюсь.
Она пошла за сигаретой.
— Поезжай домой, ложись спать.
Клубы сигаретного дыма поднимались к лампе, установленной над раковиной — кухонному светильнику в пластмассовом плафоне. Она бросила спичку в раковину и сложила руки на груди.
— Или останешься?
— Нет, — сказал он. — Поеду.
Она забрала у него стакан и вылила то, что он не успел допить.
— Через месяц тебе станет ясно, чем ты хочешь заниматься.
— Ничем я не хочу заниматься.
— Захочешь.
Она снова пристально, спокойно и, как всегда, уверенно смотрела на него.
— Ты счастливчик, Джим.
— Потому что он не уволил меня?
Она вздохнула и вышла из кухни.
— Не могу сейчас говорить об этом. Я очень устала.
Она ушла в спальню, оставила сигарету в пепельнице на приставном столике у часов и растянулась на кровати, не снимая халата, положила голову на подушку и подтянула колени.
— Ну и денек, — сказала она.
Он вошел и сел рядом с ней.
— А как насчет того, чтобы пожениться снова? — спросил он.
— В смысле? Ты о нас с тобой? Ты это серьезно или просто, чтобы увидеть мою реакцию?
— Я, может быть, в хижину поеду, — сказал он.
— В какую хижину?
— В твою. На Русской реке.
— Я ее продала. В прошлом году, или позапрошлом. Мне нужно было избавиться от нее… Все равно пустовала.
— Но ее ведь тебе твой отец подарил, разве нет?
— Завещал, — сказала она с закрытыми глазами.
— Жаль, — сказал он, вспоминая домик — белые доски крыльца, газовый баллон плиты, наполовину засыпанный листьями и землей, полчища длинноногих пауков, кинувшихся врассыпную из уборной, когда они с Пэт впервые приехали в это заброшенное место.
— Так ты хочешь уехать? За город куда-нибудь?
— Можно было бы, — ответил он.
— Извини, что я ее продала.
Эта хижина их и познакомила. Летом 1951 года, пять лет назад, он надумал снять домик, чтобы провести в нем две недели отпуска, наткнулся, просматривая газету, на объявление Патриции и поехал к ней, чтобы узнать цену.
— За сколько сдаете? — спросил он.
— Шестьдесят долларов в месяц. Летом.
Ее семья жила в Болинасе, рыбацком городке, спрятавшемся от мира в прибрежной части округа Марин. Отец ее в свои последние годы занимался сельской недвижимостью — торговал земельными участками, фермами, летними домиками в курортной местности. Патриции в пятьдесят первом было двадцать три года, работала она бухгалтером, жила отдельно. Отца она никогда не любила, по ее словам, это был болтливый, весь в варикозных венах старик, вечно дувший пиво. Мать ее была жива, ушла в оккультизм, держала салон гадания на чае недалеко от Стинсон-Бича. Отсюда родилось презрение Патриции к мистицизму шарлатанского розлива. Она жила в полную силу, деятельно, снимала квартиру на двоих с еще одной девушкой в Марине[26], сама готовила себе, стирала. И лишь изредка позволяла себе такую роскошь, как сходить в оперу или прокатиться на автобусе «Грейхаунд»[27]. Пэт обожала путешествовать. И еще, когда он с ней познакомился, у нее был набор масляных красок, и она время от времени писала натюрморт или портрет.
— Шестьдесят баксов, — повторил он.
Не многовато ли за лачужку? Она показала ему фотоснимок, прикрепленный у зеркала туалетного столика. Домик стоял у самой реки, медленно несущей свои воды сквозь полузатопленные прибрежные кусты. На фотографии, опершись рукой на перила крыльца, стояла Патриция. На ней был шерстяной купальный костюм, она улыбалась, солнце светило ей в лицо.
— Это вы, — узнал он ее.
— Да. Мы раньше с братом туда ездили.
Потом она рассказала, что брат погиб во время Второй мировой войны.
Он спросил, нельзя ли взглянуть на хижину.
27