- Она была мертва? – резко спросил сэр Ричард.
- Я не знаю, сэр. Я не хотел смотреть на неё. Но это маленькая комната, и я видел, что она лежит и совсем не шевелиться. Если бы она дышала, это было бы заметно. Я сделал, что собирался, так быстро, как мог. У меня была склянка с лауданумом, почти пустая – такая, что можно купить в какой-нибудь лавке или пабе. Я добавил несколько капель в стакан, из которого она пила, долил туда воды и оставил стакан и склянку на столике. Потом подошёл к двери и прислушался, но было тихо. Я прокрался обратно в подвал и вышел так же как вошёл. А потом было кое-что странное. Я собрался надеть мои ботинки, но понял, что они не мои. Эти были куда старше, потрескавшиеся и изношенные. Я пришёл в ужас. Как будто дьявол решил подшутить надо мной.
- Так вот почему ты говорил «О Господи, мои ботинки!», когда бредил в лихорадке! – воскликнула Салли.
- Не перебивать! – отрывисто потребовал сэр Ричард.
- Я не помню, что говорил это, – признался Фиск, – но, должно быть, я о них думал. Но тогда у меня не было времени ломать голову. Я надел те, что были, и поспешил домой. Там я спрятал эти ботинки и выбросил в реку на следующий день. Но перестать думать о них я не мог. Кто-то забрал мои ботинки и оставил свои, а значит кто-то знал, что я буду в приюте в ту ночь. Даже если это просто какой-то бродяга, он мог кому-нибудь рассказать, и всё бы выплыло. Но, должен сказать, я не был удивлён. Я знал, что поступаю ужасно, а ужасные поступки становятся известны. Библия учит так нас, и я в это верю.
Утром я чувствовал себя кошмарно. Моя голова раскалывалась и кружилась. Я знал, что подхватил лихорадку в приюте. Но когда мистер Харкурт послал за мной, я должен был пойти. Я должен был знать, что они думают, обнаружив… её тело. И я должен был подменить отравленную бутыль с лекарством на обычную, чтобы не погиб кто-нибудь ещё. Я… осмотрел её. Не знаю, как я это вынес, но я осмотрел её. Я думал, что выгляжу виновным как Каин, но никто будто не замечал этого. Все были слишком подавлены. Мистер Харкурт уже начал обдумывать, как представить это происшествие. Я видел, что он хочет избавиться от меня. Я был в таком состоянии, что он, должно быть, решил, что на людях я потеряю голову и скажу что-нибудь, чего не должен говорить. Должно быть, он был очень рад, когда я оказался слишком болен, чтобы прийти на дознание.
Калеб потом сказал, что очень беспокоился, что не получил от меня известий. Из-за этого он сам пошёл на Старк-стрит и рыскал вокруг приюта, пока не узнал из соседских сплетен, что всё прошло, как задумано. Он не знал об этом, но Эллен видела его сначала там, а через несколько дней – у моей аптеки. Он всё ещё беспокоился, что от меня нет никаких вестей. Я думал, что он переживает о моём здоровье, но теперь понимаю, что он просто боялся, что я напортачил или собираюсь предать его. Эллен рассказала, что видела Калеба, но я сумел соврать, что ничего не знаю, что не видел сына и не слышал о нём ничего уже несколько лет.
Когда я почувствовал себя достаточно хорошо, я написал Калебу и договорился о встрече. Это было дней десять после… после смерти леди Люсинды… И за день или два до того, как в приюте я встретил тебя, – он повернулся к Салли. – Он сказал мне, что письмо украла ты, и я напугался ещё больше, хотя не думал, что это возможно. Калеб пытался меня успокоить. Он сказал, что ты, скорее всего, не читала письма – возможно, просто выбросила в мусорную кучу. Но добавил, что если ты вдруг появишься в приюте и будешь задавать вопросы, я не должен подавать виду, что мне что-то известно. Вместо этого я должен был как можно больше узнать – где ты живёшь, почему заинтересовалась письмом, кому ещё его показывала – а потом рассказать ему.
Через несколько дней мы с тобой встретились в приюте. Я был потрясен, но я уже пережил столько потрясений, что привык к ним. Меня больше поразило то, что ты думаешь, будто украла письмо у меня. Я никогда не задумывался, что ты сама не знаешь, откуда оно. По крайней мере, отрицая, что ты утащила его у меня, я не врал.
Это было так странно. Ты многое знала, но понимала не так. Ты приняла за Калеба кого-то другого – того, с кем говорила через окошко. Я знал, что это не может быть Калеб, потому что совсем недавно он сам говорил мне, что не знает, кто ты или как тебя найти. Но я не мог ничего сказать, не раскрыв того, что знаю о Калебе. А потом ты нанесла мне страшный удар – сказала про ботинки. Тогда я понял, что тот человек, с которым ты говорила, мог украсть их. Ты сказала, что он и раньше бывал здесь – что если бы встретила его ещё раз, и он рассказал бы тебе про то, как подменил ботинки?