Это казалось мелочью, но иногда достаточно потянуть одну нитку, чтобы распустить целое полотно. Ты была опасна. Я должен был избавиться от тебя. Но куда больше я хотел спасти тебя от опасности, что грозила тебе самой, – он опустил глаза. – Я не хотел, чтобы он узнал, что ты в приюте. Не знаю, что бы он заставил меня тогда сделать. Я… я не хотел повредить кому-то ещё.
Я ничего от тебя не слышал день или два. Я надеялся, ты утратила интерес. Мне не стоило так думать. Когда я получил твою записку – это было вчера, и она была без подписи, но я понял, от кого это – и страшно встревожился. Но подумал, что могу пойти на встречу и заплатить тебе за письмо. Но я не мог сделать это, не сказав Калебу, так что поспешил к нему в Саутуарк.
Он был совсем не рад меня видеть – мы условились никогда не встречаться там – но он будто не сильно встревожился. Только сейчас я понял, почему. В убийстве леди Люсинды был виновен был только я – не было никакого следа, что вёл бы к нему. Пока мы разговаривали, в дверь постучали и просунули записку. Она была точно такой же, как получил я, но адресована ему. Калеб был потрясён, когда понял, что ты знаешь, кто он. Он бросился вдогонку, но ты уже пропала.
Салли кивнула. Всё звучало довольно здраво. Она вспомнила, как Энни сказала, что в конторе с Роудоном ещё один человек. Она была не удивлена, что Фиск опередил её – он спешил встретиться с сыном, а ей соваться к Роудону в логово совсем не хотелось.
Фиск облизнул пересохшие губы. Он был так измучен, что ему пришлось опереться о перила, что отделяли скамью подсудимых от остальной залы.
- Калеб сказал, что мы вместе пойдём в «Петушка». Он подождёт в переулке, а я пойду к тебе и уговорю подняться наверх. Потом оставлю тебя там, спущусь вниз и отопру дверь, что ведёт в переулок, чтобы Калеб мог войти. Мы вместе поднимемся и выкупим письмо. Конечно, он не сказал, что собирается… что собирается убить тебя. Я думаю, он хотел свалить вину на меня. Ведь все видели, как ты поднимаешься наверх со мной. Он так всегда всё и подстраивает. Никто не видел и не слышал его – весь риск был для меня, – он говорил без злости, с одной печалью. – Ты должна поверить, я не знал, что он собирается сделать. Он сказал, что хочет только выкупить письмо.
Салли верила ему, но не могла не думать, что скажи ему Роудон правду, ничего бы не изменилось. Есть ли что-то, на что Фиск не готов ради своего сына?
Сэр Ричард приказал отправить Фиска в Ньюгейт до следующего заседания суда Олд-Бейли. Фиск даже улыбнулся. Сэр Ричард встал на дыбы.
- Вам весело, когда все величие закона обрушивается на таких преступников как вы?
- Нет, сэр. Но, видите ли, я аптекарь. Я знаю, как развиваются болезни. Та лихорадка, с которой я слёг несколько недель назад, не прошла – просто затаилась в моём теле, и пожирает меня изнутри. Я не верю, что доживу до суда. Земного суда.
Сэр Ричард сообщил о процессе лорду Брэкстону, что прибыл в Лондон в страшной ярости. Всё это просто ошибка, это ужасное дело никак не может быть связано с его дочерью – заявил он. Она сейчас в безопасности во Франции со своим капитаном, этим нищим героем, к которому сбежала. Скрывая панику за вспышками гнева, Брэкстон потребовал фактов, свидетелей, улик. Но доказательства были неопровержимы. Он сам признал, что почерк в письме «Мэри» принадлежит его дочери. Питер Вэнс съездил в Булонь к капитану Хартуэллу и узнал, что тот ожидал леди Люсинду, но она так и не прибыла, и он решил, что девушка передумала. Он не вернулся в Англию, чтобы искать её, зная, что кредиторы бросят его в тюрьму, стоит ему ступить на английскую землю.
Лорд Брэкстон больше не мог отворачиваться от правды, и его гнев и скорбь были ужасны. Джулиан, которого вызвали на встречу с ним, понял, что корнем его чувств служит вина. Если бы он не противился браку дочери так упорно, если бы он начал искать леди Люсинду, как только она сбежала, вместо того, чтобы запереться в своём замке на севере… Но лорд Брэкстон был не из тех, кто готов долго винить себя, когда есть те, кто виновен не меньше. Он обрушился на похитителей как ангел мщения, нанял ищеек, чтобы выследить их, покрыл весь Лондон объявлениями о награде за показания против них и убедил правительство миловать бывших подельников, что пожелали сдать своих сообщников. В таких не было недостатка.