Хотя фурор, что вызвало изнасилование и убийство леди Люсинды, начал стихать, суд над Роудоном вновь взбудоражил свет. Несмотря на густой и мрачный ноябрьский туман, на заседание пришли все, кто мог. Джулиан заметил в толпе Эвондейла и супругов Дигби, а Салли указала ему на Флорри и других бывших постоялиц. Лорд Брэкстон сидел впереди, излучая нетерпение. Все знали, что этот суд состоялся благодаря его богатству и влиянию, и что его удовлетворит лишь смертный приговор.
Когда на скамьи подсудимых вывели Роудона, по залу разнесся вздох. Калеб будто бы излучал ненависть; зрители почти чувствовали исходящий от него жар. Он был бледен, но здоров и совсем не исхудал. Салли подумала, что у него, должно быть, хватало денег, чтобы заплатить тюремщикам за хорошую камеру и кормёжку. Он уже не носил своего пенсне в золотой оправе, в котором явно никогда и не нуждался. Это была лишь часть маскировки – его маски заурядности. Возможно, он стал носить их, когда из Калеба Фиска стал Джозефом Роудоном.
Он не выступал как свидетель, поскольку закон не мог принудить его обвинять самого себя, равно как не позволял говорить в свою защиту. У него не было адвоката, и он не предоставил никаких доказательств – лишь выслушал череду свидетелей с почти удовлетворённым видом.
«Власть, – решила Салли, – вот что он любит больше всего. Всё это представление в его честь, и он это понимает. Сколько джорджиков ушло на то, чтобы притащить его сюда, о нём писала каждая газета, матери пугали его именем детей. Он никогда не был так знаменит. Будь он проклят, наверняка он именно так и хотел умереть!»
Суд продолжался весь день и часть вечера, но в приговоре никто не сомневался. Роудон был обвинён в содействии похищении и убийстве леди Люсинды Брэкстон и покушении на мисс Сару Стоукс. Также он был признан виновным в убийстве миссис Чарльз Эвондейл, пусть и непредумышленном. Хотя его приговор огласят лишь в последний день судебной сессии, когда всех заключённых сгонят, чтобы объявить их судьбу, участь Роудона была решена. Никто не сомневался, что судья наденет чёрную шапочку и объявит о повешении.
Когда заседание кончилось, Сэмюель Дигби пожал Джулиану руку и пригласил его нанести ему визит как можно раньше, чтобы уладить финансовые дела. Он объявил, что доволен исходом расследования, но Джулиан подозревал, что Дигби слегка раздосадован тем, что виновным оказался не Харкурт.
Когда Кестрель покидал зал суда, к нему подошёл Эвондейл.
- Из него сделали героя, – горько сказал он. – Так всегда бывает с худшими из преступников. Теперь на улицах будут продавать рассказы о его преступлениях, баллады о его последних днях…
- Его последние слова, – подхватил Джулиан, – или те, что ещё станут последними, если он об этом задумается.
- Вы пойдёте посмотреть на казнь?
- Боже правый, нет! Завтра я покидаю Лондон и еду охотиться на север.
Эвондейл криво улыбнулся.
- Будьте осторожны с обещаниями, когда пересечёте границу.
Джулиан поднял бровь.
- Вы не подумаете, что я непростительно любопытен, если я спрошу о Розмари?
- Нет, вовсе нет. Я привёз её из Франции и устроил у себя, а моя мать наняла няню. Между нами говоря, теперь дом выглядит совершенно по-другому. Они сделали его чудесным, респектабельным и таким ужасно женским, что я там чувствую себя гостем. Самое странное, что я не возражаю против этого так, как ожидал. Розмари – очаровательная малышка, и я очень её люблю. Она станет красавицей – вот увидите. Родитель решил построить для неё детскую, так что пока я, Розмари и её няня уезжаем отдохнуть. В Бат, – просто добавил он.
- В самом деле? – Джулиан поднял бровь.
- О, конечно, я знаю, о чём вы подумали. Там Ада. Но, знаете ли, Кэролайн сказала мне, что Торндайк снова сделал Аде предложение, а она отказала. Значит у меня ещё есть шанс! Я нагряну к ней Бат – просто дружеский визит двоюродного брата. Если она не примет меня, я буду подстерегать её в бюветах, в залах для приёмов – она не сможет отворачиваться от меня вечно. Я хочу показать ей Розмари. Она так прекрасна, как можно в неё не влюбиться? Ада великодушна, она не будет винить нас с Меган за то, как мы враждовали из-за дочери. А потом она увидит, что я изменился. Я смогу быть таким же надёжным и постоянным как Торндайк. Я докажу ей это, клянусь.
Джулиан не мог не улыбнутся такому обету, принесённому вслед за изложением плана завоевать Аду, суя её под нос своё дитя. Быть может, Эвондейл и изменился, но не так уж и сильно. Впрочем, Джулиан не удивится, если тот вернёт Аду. Разве Эвондейл в итоге не всегда получал то, что хотел?