Харкурт повернулся к Маргарет.
- Пока нет миссис Фиск, я полагаюсь на тебя. Проследи, чтобы все занимались обычной работой. Попечители прибудут через несколько часов, и я хочу, чтобы они видели, что обычный распорядок дня не нарушился. Что, конечно, не значит, что мы не огорчены произошедшим и не скорбим.
- Это разбило мне сердце, мистер Харкурт! – Маргарет прижала руки к груди. – Уверена, если ли Мэри только слушала вас и покаялась… Это урок всем нам, горчайший урок! Воздаяние за грехи – смерть!
- Я рад, что её пример чему-то тебя научил. Надеюсь, ты сможешь разъяснить это и остальным.
- Ни дня не проходит, чтобы я не пыталась принести моим грешным сестрам частицу света, которой вы поделились со мной.
- Я ценю это, Маргарет. Будь уверена, твои усилия не пропадут втуне, – он начал подниматься по лестнице, махнув рукой в сторону Салли. – Отошли эту женщину.
- Да, мистер Харкурт.
Ирландка глядела ему вслед, пока он не скрылся. Затем она повернулась к Салли и улыбнулась, отчего её лицо совершенно преобразилось. Большие глаза поднялись на собеседниц, подбородок и щеки заострились, и она стала похожа на лису.
- Ну, ты же слышала, что Сам сказал. Уходи. Возвращайся потом, если будет охота снова появиться здесь после того как познакомилась с этим ослом.
- Чтоб мне лопнуть! – изумилась Салли. – Ну ты и актриса!
Маргарет самодовольно покачала головой.
- Я знаю пару уловок. Боже, зря что ли меня зовут Проныра Пег? Я не доживу до того дня, когда не смогу обдурить такого тупоголового пустомелю как наш преподобный. Твоё счастье, Флорри Эймс, – она повернулась к Флоренс, – где бы была ты и остальные, если бы я не увивалась вокруг Самого, не лила эту чепуху ему в уши и не строила из себя величайшую кающуюся грешницу с тех времён, как Мария Магдалина поцеловала крест?
- Это правда, – признала Флорри. – Мистер Харкурт ни к кому так не прислушивается, как к Пег, и она может ходить здесь где вздумается, даже в его кабинет. Если нам что-то нужно – поесть или лишняя свеча или что угодно – Пег может это достать.
- Думаю, ты за это заставляешь их раскошелиться, – сказала Салли, обращаясь к Пег.
- А почему нет? – ирландка даже не возмутилась. – Не просто же так мне рисковать? Разве я похожа на благотворительницу? Когда я оказываю услуги, я жду таких же взамен. А теперь уходи. Сам не обрадуется, когда увидит, что ты ещё здесь.
Салли вышла из дома 9. Её было что рассказать мистеру Кестрелю и Брокеру. Увы, рассказ её будет заключаться в том, что она нашла того, кто писал письмо – нашла слишком поздно.
- И Пег выставила меня вон, и я вернулась, – закончила Салли, – вот и всё, – она рухнула на диван. – А теперь вы можете дать мне что-нибудь промочить горло – я много говорила.
- Принеси Салли выпить, – распорядился стоявший у окна Джулиан, не оборачиваясь.
- Да, сэр, – Брокер налил сестре эля.
Кестрель невидящим взглядом смотрел на улицу. Стук экипажей и цокот копыт отдавался в его ушах, но не мог заглушить голос в голове – его собственный голос, что повторял сказанное Салли вчера: «Бога ради, потерпите хотя бы до завтра. Один день ничего не изменит».
Он резко обернулся.
- Будет дознание. Брокер, узнай, где и когда.
- Прямо сейчас, сэр?
Джулиан поднял бровь. Брокер поспешил за шляпой и выбежал из дома.
Салли пристально посмотрела на Джулиана.
- Что не так? Вы разочарованы, что мы не можем расспросить Мэри о письме?
- Немного.
- Это бы не помогло, я думаю.
- Не помогло.
Он подошёл к столу, где стыл нетронутый завтрак.
- Хотите кофе?
- Чтобы я пила такую гадость? – она сморщила нос и сделала ещё глоток эля.
Кестрель собирался налить кофе себе, но Салли подскочила к нему и занялась этим сама. Потом девушка посмотрела на него, чуть склонив голову.
- Брок когда-нибудь рассказывал, почему его стали называть Брокером?
Джулиан с удивлением поднял голову.
- Это ещё детское прозвище. Наш папка был каменщиком, но всё время пил и работать приходил, едва стоя на ногах. Его выгнали, и честной работы ему было больше не найти. Тогда он спознался со взломщиками, и они научили его своему делу, его и Джорджа, нашего старшего брата.
Джулиан сел напротив Салли, вытянув ноги. Он знал историю Брокера, но был не прочь послушать её раз. Это всё равно лучше, чем раз за разом слышать в своей голове «Один день ничего не изменит». О чём он вообще думал? Как он мог так чудовищно просчитаться?