- Не знаю, сэр. Соседи говорят, что у мистера Харкурта в покровителях большие шишки – успешные торговцы, святоши, если даже кто-то из джентов, один или два. Он рассчитывает, что они приглушат тот шум-гам, что поднимется из-за смерти Мэри.
- Правда?
«Впрочем, может подняться куда больший шум-гам, чем вы ожидаете, мистер Харкурт», – подумал Джулиан.
- Брокер, я собираюсь побывать на дознании и хочу, чтобы ты и Салли пошли со мной.
- Вы собираетесь предъявить там письмо, сэр?
- Я не вижу другого выхода. Будет не очень ловко объяснять, где мы его взяли, но это всё равно доказательство, что может пролить свет на смерть Мэри. Мы не можем скрывать его. К тому же…
- Сэр?
Джулиан покачал головой.
- Кое-что в смерти Мэри кажется мне бессмыслицей. На дознании они могут всё объяснить, но если нет… Что же, не будем сейчас об этом. Я хочу, чтобы вы с Салли пошли со мной, потому что хочу знать, нет будет ли на дознании один из тех трёх мужчин, у которого твоя сестра стащила письмо, и если это не Эвондейл, то Салли единственная, кто может узнать его. Но скажи ей надеть вуаль. Думаю, мы не хотим, чтобы он узнал её.
Глава 7. Мистер Харкурт унимает бурю
«Роза и шип» была чистым и приличным трактиром недалеко от приюта. Дознание проходило в просторной задней гостиной. Столы убрали, чтобы освободить место для коронера и присяжных. Зрители сидели на стульях, скамьях или в отдельных комнатках у стен. Джулиан, Брокер и Салли нашли себе такую и разместились там.
Харкурт уже был здесь и вежливо ходил среди людей, всем видом выражая смесь скорби и неодобрения. «Я сожалею о смерти этой молодой женщины, но я потрясен и возмущён способом, которым она её настигла», – будто бы говорил преподобный. За ним хвостом ходили безвкусно одетые сестры-хозяйки, ловя каждое слово Харкурта. Джулиан узнал среди них миссис Фиск. Среди зрителей было немало внушительных и успешных с виду торговцев, мастеровых и священников. Должно быть, это и есть те состоятельные и влиятельные покровители, о которых слышал Брокер.
В зале было и несколько газетчиков, лениво подпиравших стены или вычищавших грязь из-под ногтей перочинными ножами. Джулиан узнал их по выражению лиц – смеси цинизма и любопытства, а также неизменной привычке использовать собственные брюки вместо промокательной бумаги. Но их было мало, так что Харкурт похоже преуспел в своём стремлении держать это дело подальше от газет.
- Видите кого-нибудь из тех троих? – прошептал Джулиан Салли, что разглядывала собравшихся из-под вуали.
- Нет, никого, – прошептала та в ответ. – Если кого-то замечу, то кивну.
Появление коронера и судьи вызвало небольшой ажиотаж. Но к удивлению Джулиана, газетчики обратили внимание не на них. Они принялись толкать друг друга и глядеть в дальний конец комнаты, где появился грузный старик на костылях. На одной ноге у него была повязка, будто он страдал подагрой. Блестящую лысину окружали клочья седых волос. Одет он был просто, но намётанный глаз Джулиана заметил, насколько хорошо подогнан и как дорог его костюм. Ещё этот человек носил громадные, старомодные золотые часы и пенсне в золотой оправе.
Джулиан верил, что газетчики умеют чуять интересные новости. Когда коронер начал копаться в бумагах и обратился к присяжным к речью, достойной римского папы, Кестрель послал Брокера узнать у репортёров, кто этот человек на костылях. Тот быстро перекинулся с ними парой слов и вернулся.
- Это мистер Сэмюель Дигби, сэр. Очень суровый малый, он ведь клюв. Живёт в Хайгейте.
Джулиан слышал об этом человеке. Ушедший на покой торговец шерстью, богач, ныне известный как проницательный и суровый, но справедливый судья. Ещё за ним шла слава филантропа, пусть и очень избирательного. Джулиан гадал, что привело его сюда из Хайгейта с его-то подагрической ногой, от которой при каждом движении на лице Дигби появлялась гримаса боли. Он один из покровителей Харкурта? Если так, он явно старался держаться наособицу от остальных.
Последовала короткая задержка – приходской констебль повёл присяжных в другое помещение, чтобы взглянуть на тело. Они вернулись довольно мрачные, и коронер вызвал первого свидетеля. Это оказалась Маргарет Малдун, она же Проныра Пег. Женщина ждала в соседней комнате – должно быть, исполняя установленное Харкуртом правило не говорить с посторонними. Пег описала, как нашла Мэри остывшей примерно в семь часов утра, с пустой склянкой лауданума на прикроватном столике. Коронеру её ирландская склонность к драматизму показалась излишней, и он как можно быстрее закончил опрашивать её.