- Обнаружили ли вы какие-либо следы насильственного проникновения в приют после того как была найдена покойная?
- Нет. Ни разбитых окон, ни взломанных замков.
- Вы можете предположить, откуда покойная могла добыть лауданум?
- Это моя вина (зрители и присяжные качают головами и не верят). Да, я чувствую, что это в первую очередь, моя вина. Такие молодые женщины подвержены страстям и умеют обходить закон. Им не позволено покидать приют или общаться с посторонними без строгого присмотра, но Мэри всё равно как-то сумела пронести в приют лауданум без нашего ведома. Я боюсь, что слишком доверял постоялицам, верил, что их желание измениться искренне, и они хотят избавиться от дурных привычек, что въелись в них за долгие годы. Могу лишь заверить вас, что теперь удвою бдительность и сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить моих подопечных от них самих.
Джулиан глядел на Харкурта почти с изумлением. Этот человек был гротескным, но удивительным, как экспонат из музея мадам Тюссо – а своей бледной кожей он и правда напоминал восковую фигуру. Джулиан был уверен, что Харкурт врёт – за его речами не было ничего, кроме тщеславия и честолюбия. Но он был красноречив – этого не отнять. И он вновь сумел совершенно увести разговор в сторону от фактов. Вместо того, чтобы размышлять над тем, откуда Мэри взяла лауданум, коронер и присяжные слушали о скорби, страдании и решимости преодолеть произошедшее и трудиться дальше.
Джулиан понял, что пришло время предъявить письмо. Он не сделал бы этого, если бы мог придумать какое-то оправдание хранить всё в тайне. Он не верил, что кто-то здесь придаст этому посланию значение. Харкурт просто назовёт его ещё одним свидетельством упорной гордыни Мэри – ведь к чему такие тайны, если она искреннее раскаялась и смирилась? Коронер и присяжные сочувственно повздыхают, и дело с концом. Джулиан оглядел комнату, но не увидел никого, кто остался бы равнодушен к речам Харкурта, сохранил холодную голову и готовность непредвзято взглянуть на факты.
Но тут его глаза остановились на Сэмюеле Дигби. Старик откинулся назад, уложив больную ногу на стул и сложив руки. На его лице играла циничная улыбка.
«Слава Богу! – подумал Джулиан. – Я не безумец, я не одинок – есть кто-то ещё, кто видит, что за человек этот Харкурт».
Кроме того, Дигби ведь судья, вспомнил Кестрель. Скорее всего, предъявить письмо – это обязанность Джулиана, но он может выбрать, к кому из властей обратиться. Теперь он знал, кого выберет.
Глава 8. Буря поднимается вновь
Джулиан решил, что должен обсудить всё с МакГрегором. Тем же вечером он навестил своего друга в доме доктора Грили и рассказал ему о смерти Мэри и дознании. Хозяин отошёл ко сну, что позволило МакГрегору поговорить с Кестрелем в уютной, отделанной тёмными панелями библиотеке.
- Вердикт был предсказуем, – закончил рассказ Джулиан. – Коронер быстро подвёл итог и дал понять присяжным, что, по его мнению, произошло. Почти пустая склянка от лауданума у кровати Мэри, рядом стакан, в котором нашли следы лауданума, её лекарства и воды, ergo[27], она должна была налить лауданум в стакан, разбавить водой из кувшина и выпить. Показания доктора исключали случайную смерть, но из этого ещё не следовало, что Мэри была в состоянии отвечать за свои поступки. Присяжные поняли, что от них требуется, и вынесли вердикт – «самоубийство, совершённое в помрачении рассудка». Дознание окончилось, Мэри может быть погребена на освящённой земле, Харкурт вышел из воды сухим, а нимб у него над головой засиял ещё ярче.
МакГрегор печально покачал головой.
- Несчастная душа. Этот город должен ответить за многое – он превратил милую, респектабельную девушку в самое отверженное существо в мире. Нечего удивляться, что она не смогла жить с мыслью с тем, кем она была когда-то и кем стала сейчас. Её поступок всё равно ужасен – она лишила себя всякой надежды и помощи. Я не верю, что душа не может спастись – нужно лишь правильное влияние в нужное время. Но это Общество исправления обошлось с ней слишком сурово. Что толку ломать трость и так надломленную?[28] Конечно, она грешница, но я не стал бы наказывать душу, столь хрупкую и нежную как у неё, так же как не стал бы пускать кровь пациенту, измученному болезнями – хотя многие медики не согласились бы со мной! О, как жаль, что вы до неё не добрались! Возможно, мы могли бы что-то сделать для неё.
- Да, очень жаль, – тихо согласился Джулиан.
МакГрегор тяжело посмотрел на него и воскликнул.
- Вижу, почему тебя это так беспокоит! Ты, сумасшедший, должно быть, думаешь, что сам виноват в её смерти!
28
Выражение «трость надломленная», согласно одному из толкований, употребляется в Библии как символ натерпевшегося, сломленного невзгодами человека.