- Это ожидаемо. Смерть постоялицы в таких обстоятельствах говорит не в пользу приюта.
- Да, это правда. Но почему бы не сделать всё честно и доказать, что в её смерти не было ничего подозрительного? Он наводит на плетень такую густую тень, что это вызывает только больше подозрений. И ещё один любопытный факт – приход Харкурта находится в Норфолке. Вы, должно быть, знаете, насколько распространён опий в Болотном графстве. Семьи выращивают маки в садах и делают настойки.
- И ты думаешь, что Харкурт – варщик опия-самоучка? Даже если так, это не объясняет, зачем ему убивать Мэри.
- Нет. Я боюсь, у меня масса гипотез, но очень мало фактов, что подкрепили бы их.
- Послушай, неужели ты собираешься метаться из-за этого дела как в лихорадке, влезть туда с головой и нажить себе неприятностей?
- Примерно в этом и состоит мой план.
- О, я уже знаю, что лучше не пытаться тебя удержать, когда ты закусил удила. Но я должен сказать – если ты хочешь докопаться до правды из любопытства, страсти к истине или чувства справедливости – это замечательно. Но не делай этого только из-за чувства вины. Что бы с ней не случилось, ты тут не при чем. Ты сделал всё, что можно было от тебя ожидать, чёрт побери, куда больше, чем сделало бы большинство.
- Но если бы я так не беспокоился о том, чтобы сохранить всё в тайне… Если бы я ничего не скрывал и показал миссис Фиск письмо, вместо того, чтобы строить из себя умника и посылать Салли…
- Тогда ты мог бы сделать всё хуже. Что было – то прошло, и не нам гадать, можно ли было это изменить. Это глупо, это пустая трата времени, так что хватить об этом.
Джулиан улыбнулся и тихо сказал.
- Друг мой, спасибо за это нравоучение. Вы доказали мне, что не все укрепляющие эликсиры бывают в бутылках.
- Хмф… Так что ты будешь делать теперь?
- Я нанесу визит Сэмюелю Дигби. Он судья, он выказывал интерес к этому делу, и он чуть меньше остальных считает Харкурта ангелом небесным. Если он окажется расположен поговорить, я покажу ему письмо Мэри и спрошу, что он думает.
Джулиан поднялся и собрался уходить, но вдруг замер и провел рукой вновь полок с книгами.
- Есть у вас под рукой Библия?
- Библия?
- Да. Я вспомнил кое-что, что хочу вам показать.
МакГрегор нашёл Библию и протянул гостю. Джулиан прошелестел страницами.
- Если помните, Мэри писала, что если адресат ей не ответит, она будет забыта как «покойница, как разбитый сосуд из Псалмов»? Я нашёл нужный псалом – вот он, тридцатый. Послушайте: «От всех врагов моих я сделался поношением даже у соседей моих и страшилищем для знакомых моих; видящие меня на улице бегут от меня. Я забыт в сердцах, как мёртвый; я – как сосуд разбитый. Ибо слышу злоречие многих; отовсюду ужас, когда они сговариваются против меня, умышляют исторгнуть душу мою»[31].
МакГрегор вздрогнул.
- Но… но это ничего не доказывает.
- Верно. Но у меня от этого всякий раз кровь стынет в жилах.
Глава 9. Капиталовложение мистера Дигби
Сэмюель Дигби жил в величественном доме из красного кирпича на Хайгейт-Хилл. На парадной двери висел внушительный бронзовый молоток в виде головы улыбающегося довольного льва. Джулиан постучал и вручил старому сутулому слуге визитку. Тот ушёл, вернулся и сообщил, что мистер Дигби готов принять гостя.
Слуга привёл Джулиана в уютную заднюю гостиную с вишнёвого цвета ковром и добротной старой мебелью красного дерева. Дигби устроился в мягком кресте у камина, уложив больную ногу на оттоманку. Стол перед ним ломился от книг, газет и лекарств. Напротив сидела румяная пожилая дама – рядом с ней стоял рабочий столик, а руки у неё были сложены на коленях в ожидании.
- Боже мой, – у Дигби сверкнули глаза, – это же мистер Джулиан Кестрель, первый модник Лондона. Мистер Кестрель, это честь принимать вас под нашей крышей. Я слышал, вам достаточно один раз побывать у кого-то в доме, чтобы этот дом стал местом паломничества всего света. Я буду очень разочарован, если герцоги и герцогини не начнут вскоре колотить в наши ворота. Простите, что не встаю.
- Конечно, – Джулиан повернулся к даме и склонился над её рукой. – Здравствуйте, миссис Дигби.
- Как замечательно познакомиться с вами, мистер Кестрель. Боже, вы так похожи на ту гравюру из канцелярской лавки… о, Господи, простите, не стоило этого говорить.
- Вы о карикатуре мистера Крукшанка?[32] – улыбнулся Джулиан. – Она хороша, не правда ли? Я поставил её в рамку и повесил на стену.
31
В оригинал Кестрель называет этот псалом тридцать первым, потому что в Библии короля Якова строки про «сосуд разбитый» и правда входят в тридцать первый псалом, но в синодальном переводе это тридцатый.