Разбившееся счастье
- Разве снег может быть таким красивым? - мальчик с медовыми волосами и крошками около уголков рта повернул голову в сторону, - разве он может быть таким... таким... как мука, из которой ты печёшь печенья, бабушка? - задавал вопрос он, и просыпался. В своём сне мальчик раз за разом прыгал в маленький зелёный автобус, напоминающий экспонат из музея , бежал к запотевшему окну и пачкал его своими ладошками, прячущимися в цветастых варежках. Эти варежки связала бабушка. Он даже помнил как бегал вокруг неё тогда и мешался, выпрашивая пойти гулять. А сейчас... Вслед за ним, в автобус входила старая так тепло улыбающаяся женщина, что прохожий, увидя ее, ее улыбку, вспомнит свою бабушку, своё детство, и тихо просила внука: «не убегай, Ванюша, ты же мешаешь остальным». А какой-то большой дядя в чёрном пальто уступал ей место и стоял всю дорогу, уткнувшись в большой смартфон, такой, какой не покупали Ване родители. Дядя всегда был в наушниках, но отголоски его шумной быстрой музыки казались мальчику интереснее всего на свете. Он замолкал и делал такое смешное лицо глубокой мысли, что люди в автобусе не могли сдержать улыбку. Но Ваня не обращал внимания, он слушал, слушал и молчал, сидя рядом с бабушкой. Довольно редкое, можно сказать, явление. Ванюшу в семье все лаского называли пропеллер, а противная старшая сестра, всегда раздающая ему советы, ещё и добавляла МиГ-19, после того, как мальчик впервые побывал на параде в Москве. Но скоро дяденька выходил на остановке, и Ваня терял все спокойствие, он болтал ногами, крутился и прилипал к окну, наблюдая, как падают снежинки и покрывают землю, как блестки в снежном шаре. А потом... потом стекло разлеталось на кусочки, и автобус куда-то долго и страшно летел. Крики людей, плач проснувшихся детей и ужас, на всю жизнь сковавший сердце маленького Ванечки. Бабушка, слезы на её щеках, громкие, режущие пространство и время мигалки скорой, люди в форме, люди в белых халатах и нежелание сказать ни слова всем этим, казалось бы, беспокоящимся людям.
Ваня никогда не забывал того дня, да и разве забудешь то, что снится каждую ночь, что меняет твою жизнь навсегда? Мальчика, которому было всегда четыре года, спасло разбившееся окно, он попросту выпал из него. Лишь несколько довольно глубоких, но неопасных царапин, перелом правой руки, на которую он приземлился, но бабушка... Больше никогда Ванюша не сможет помочь ей готовить пирожки с картошкой, не сможет смотреть, как спицы быстро-быстро играют в умелых руках, как в этой пропахшей лекарствами квартире звучит радио, а старенький телевизор говорит: «...крутите барабан...». Никогда больше он не услышит ее голос, что своей добротой, заботой так часто, всегда, дарил ему счастье. Ещё долго Ванечка не хотел разговаривать с родителями, с сестрой, с друзьями со двора и детского садика. Воспитатели качали головой и советовали отвести мальчика к психологу. Но у психолога Ванюша молчал. Ему не нравились эти тетеньки с добрыми ласковыми голосами, что сюсюкались с ним, будто Ване не четыре года, а несколько месяцев. Он внимательно осматривал взрослых вокруг себя, поправлял бабочку на резинки, вставал из этого слишком большого мягкого кресла и выходил за дверь, не обращая внимания на мамины «Ванюша, куда ты? Ваня, вернись.». В садике дети ещё пытались с ним играть, но замечая лишь вечно грустный потухший взгляд не знали как себя вести и больше не подходили. А он спокойно сидел где-нибудь в уголке и тихо катал машинку, которая всегда врезалась в другую и ломалась, а мальчик даже не мог заплакать. Ведь «мальчики плакать не должны!» - как с важным видом, словно учительница из вон той далекой школы, за большим железным забором, говорила девочка из его группы. И лишь Мира, его старшая сестра, не разговаривала с ним, не кидала этих «какой бедненький, несчастный мальчик, надо его пожалеть» взглядов. Она часто слышала от мамы: «ты совсем не беспокоишься о своём брате», но все равно ничего не делала, будто бы имела какой-то свой, непонятный остальным план. - Я тоже скучаю, Вань, - как-то раз, спустя четыре месяца, она зашла в их комнату с толстой-притолстой книгой. Ванюша тогда опять сидел с побитой машинкой в углу, - очень скучаю. Но мне кажется, бабушка расстроится, если ты будешь так много грустить. Ты ведь помнишь, как она радовалась твоим улыбкам и смеху, и тому, как ты много-много болтал ни о чем? Она положила свою книгу на стол и присела на пол рядом с братом. - Я не болтал ни о чем, - совсем тихо пробубнил мальчик и сам удивился тому, что сказал это вслух. А Мира рассмеялась и бросилась его обнимать. Они долго ещё болтали, и Ванечка впервые за последнее время почувствовал ,как его разбившиеся счастье помаленьку склеивается. Он так же много молчал, но уже обращал внимания на других детей, на своих друзей, которые радовались, что «Ванюша снова с ними». Он не переставал видеть страшные сны, но уже реже, а когда видел бежал к соседней кровати к сестре и обнимал ее, как она обнимала медведя. - Мира, а разве снег может быть таким красивым? Как мука, из которой бабушка пекла печенье? - в темноте спрашивал он. - А разве мука красивая? - сонно бормотала она, пытаясь не уснуть и не обидеть брата. - Мука -это то, из чего делают красивое печенье. Так говорила бабушка. - Так вот, что тебе постоянно снится, - бормотала Мира и все равно засыпала, а Ванюша глядел в окно и вспоминал те рассыпчатые елочки, что сам украшал прошлой зимой в пропавшей лекарствами квартире рядом с улыбающейся бабушкой.