– Так…
– Он вышел на берег и хотел купить билет на поезд до Ниццы. Так его тут же обсчитали на пять франков, то есть на один доллар.
– Да ну…
– Вот тебе и ну.
– Может, он сам по пьянке обсчитался?
– Нет, Армен говорит, когда указал кассиру на то, что тот сдачи недодал, кассир сразу деньги вернул.
Петрович задумался.
– Выходит, и у них воруют.
– Да еще как! Представь, тебя бы в кассе вокзала на тридцатку обсчитали. Это же две бутылки пива.
– И пачка сухариков.
– Вот-вот.
Приятели закурили.
– У меня один торгаш знакомый был, – сказал Петрович. – На Невском матрешками торговал. Так он мне все на итальянцев жаловался. Паскудный, говорил, народ. Шумят, торгуются, а покупают мало.
– Что итальянцы, что французы, – махнул рукой Степаныч.
– А вот испанцев он хвалил.
– За что?
– Приличные, говорил, люди. Один раз он по ошибке какому-то испанцу лишнюю двадцатку сдачи дал. Дело было утром. Так испанец не поленился, вечером приехал, отыскал этого торгаша и вернул деньги.
Стаканы вновь были наполнены.
– Все они басурманы, – сделал вывод Степаныч. – Давай за нас.
– Давай.
Первая бутылка опустела.
– Где теперь этот твой торгаш? – поинтересовался Степаныч.
– Давно его не видел. Говорят, подался в администраторы.
Степаныч вздохнул:
– Да, неплохо бы сейчас на Средиземноморье…
– Или хотя бы на залив.
– Это точно…
Город не спеша погружался в белую ночь. Ночные заведения на набережных сверкали огнями. Где-то вдали играла музыка.
Вскоре и вторая бутылка опустела. Колбаса и лук были съедены. Бомжам хотелось продолжения банкета. Они задумались. Петрович шмыгнул носом, Степаныч почесал затылок.
– Неплохо бы добавить, – произнес Петрович,
– Да уж…
– Я говорил, надо три брать.
– На свежем воздухе алкоголь быстро выветривается.
Собутыльники приуныли.
– Я знаю тут один круглосуточный лабаз, – наконец сказал Петрович.
– Где?
– На набережной Мойки.
– Ты предложил, тебе и идти.
– Один не пойду.
– Ладно, пошли вдвоем. Не каждый день все-таки зарплату выдают.
Друзья поднялись.
– Переодеваться будем? – Степаныч посмотрел на свой служебный халат темно-синего цвета. Такой же был на Петровиче. Пиджак Степаныча и куртка Петровича остались в подсобке.
– На кой нам переодеваться? До магазина и так дойдем, – сказал Петрович.
Сказано – сделано. Работники Эрмитажа спустились вниз и, миновав вахту служебного входа, вышли на Дворцовую площадь. Группа иностранных туристов стоя возле музея, о чем-то лопотала на своем языке.
– Вон твои французы, – показал рукой Степаныч.
– Это финны.
– Думаешь?
– Точно тебе говорю.
– Черт с ними, показывай свой лабаз.
Собутыльники направились на набережную Мойки. Минут через семь они оказались возле небольшого круглосуточного магазина.
– Здесь, – сказал Петрович.
– Вижу.
Друзья зашли в магазин и окинули взглядом витрины. Не долго думая они вновь взяли водку, колбасу и лук и, выйдя из магазина, побрели в сторону Эрмитажа.
Пока Петрович и Степаныч ходили за покупками, на вахте произошла смена. К работе приступила вахтерша, только вчера поступившая на службу в музей. Женщина лет шестидесяти пяти, с крупной фигурой и строгим взглядом, она еще не успела познакомиться с Петровичем и Степанычем, поэтому остановила их, когда они попытались пройти в здание.
– Вы куда? – поинтересовалась вахтерша.
– На работу, – ответил Петрович.
– На какую такую работу?
Только сейчас собутыльники сообразили, что их служебные удостоверения находятся в одежде, оставленной в подсобке.
– Да мы, бабуся, здесь работаем, – сказал Степаныч, – видишь, на нас рабочая форма.
Вахтерша с недоверием осмотрела работников Эрмитажа, взгляд ее остановился на сетке в руках Петровича, где находились выпивка и закуска.
– Где, вы говорите, работаете?
– Здесь, где же еще.
– Грузчиками!
– Вот что, грузчики, предъявите свои удостоверения.
– Они у нас в подсобке.
– В какой подсобке?
– В подвале.
Вахтерша начала терять терпение.
– Значит, так, если вы сейчас же отсюда не уберетесь, я вызову охрану…
Между тем белая ночь окутывала город неповторимыми красками и звуками, создавая у горожан, гулявших по улицам, лирическое настроение. Одним из ночных прохожих был журналист Юрий Епифанов. Работник прессы не спеша шагал по Дворцовой набережной, обдумывая рецензию па выставку эротической фотографии, проходившую в те дни в выставочном зале Союза художников. Как всегда, Епифанов собирался отразить впечатление от увиденного в газетах разной политической ориентации.
Для газеты «Петербургская правда» требовалась ругательная статья, в которой необходимо было разоблачить морально вредную выставку, приехавшую к нам с Запада, чтобы растлить и без того распущенную отечественную молодежь. Шагая по набережной, Епифанов подбирал словосочетания для будущей статьи: «свалившаяся к нам неизвестно откуда выставка», «набор безвкусных снимков», «похотливый взгляд камеры». Думая о статье для газеты «Петербургский либерал», Епифанов подбирал другие слова и выражения: «давно в нашем городе не проводилась эротическая выставка такого масштаба», «о качестве некоторых снимков можно спорить», «определенный вклад в раскрепощение нашего общества». Что касается газеты «Желтый попугай», для статьи в это издание необходимы были более хлесткие выражения: «арбузные груди и персиковые попки», «разжигает воображение и возбуждает желание», «секс продолжает оставаться главным занятием в нашей жизни».
Епифанов любил обдумывать статьи на ходу. В кармане журналиста всегда находился блокнот, в котором он набрасывал тезисы будущих публикаций. Идя по набережной и глядя на спокойные воды Невы, газетный работник время от времени останавливался и, сделав пометки в блокноте, продолжал дефилировать дальше.
Свернув с набережной на Дворцовую площадь, Епифанов зашагал вдоль Эрмитажа…
Петрович и Степаныч между тем продолжали препираться с вахтершей на служебном входе в музей.
– Мамаша, мы здесь работаем! – воскликнул Петрович.
– Мы картины каждый день с места на место перетаскиваем! – поддержал коллегу Степаныч.
– Где же ваши документы?
– Мы же говорим, забыли с собой взять.
– В магазин пошли, а документы в штатской одежде остались.
– Да ты, бабуся, спроси у кого угодно! – не выдержал Петрович. – Тебе каждый подтвердит.
Терпение вахтерши лопнуло. Она вышла из кабинки вахты и, уперев руки в бока, встала перед непрошеными гостями.
– Во-первых, ты мне не тычь, во-вторых, я тебе не бабуся, и в-третьих, считаю до трех, если не уберетесь, сдам обоих в милицию!
Последняя угроза подействовала на собутыльников. Поняв, что спорить с вахтершей бесполезно, они вышли на улицу. Между тем желание продолжить застолье нарастало с каждой минутой.
– Дай-ка мне бутылку, – сказал Петрович.
Степаныч достал из сетки водку.
– Держи.
Петрович ловким движением отвернул крышку и, сделав жадный глоток, передал бутылку Степанычу. Тот последовал примеру приятеля.
– Вот что, Петрович, – сказал Степаныч, – ты по водосточным трубам в детстве лазил?
– Ну лазил.
– Улавливаешь, к чему я это?
– Улавливаю.
– В этом деле самое сложное наверх залезть, но вниз-то мы по лестнице спустимся, когда документы заберем.
– Чего только не сделаешь из любви к искусству.