– Надо бы его вечу показать… Закрыл? Последнее относилось к Немиру.
– Закрыл! – новоиспеченный бортстрелок проверил пробку бака, пристроил меч между сиденьем и сковородой, и сел на своё место. – Но по праву, пленный ваш, так делайте, что знаете! Здесь хоть можно разбежаться, а не верхом на ракете с крыши… Лётчики трёх разбойных гидропланов попытались обезвредить лучемёт, приближаясь к башне в близком строю. Ведущий вспыхнул и разлетелся на куски, его обломки изрешетили двух ведомых. Один из гидропланов упал перед домом на повороте Боянова пути, чуть не сбив с ног упряжного слона, тащившего вверх пожарный насос с дружиной. – Ты ж обещал меня не убивать! – прохрипел пленный. – Так что, я тебя убиваю? – Самбор погрузился в созерцание приборной доски. – Потом, ты и не рассказал ничего… Топливный кран, заслонка, пускач… Двигатель сперва неуверенно, потом побойчее затарахтел. Гироплан тряско прокатился по траве и поднялся в воздух, едва не зацепив дутыми колёсами верхний ярус скамей на краю поля. Немир вспомнил про наушники. «Мелкой поломкой называется такая, когда куски, оставшиеся от аэроплана, слишком мелки, чтоб их можно было собрать граблями», – многословно злорадствовал кто-то. Его перекрыла «Крепость»: «Уроды, гнуси, пингвины, над Крусовой горой в бакланьем строю прореха! Держитесь подальше от башен»! «Подальше от маяка»! – добавил голос Ардерика. «У Осфо йод вот-вот кончится»! «Что вот-вот кончится»? – хотел спросить Немир, но опасался, что не понял бы ответа. К тому же, у бортстрелка в любом случае не было микрофона. Гироплан поднимался вверх по спирали. Исторгнутое эргастерием у подножия башни зловонное облако начало рассеиваться. Немир бросил взгляд на маяк. К площадке перед излучателем снизу вёл хобот с волнистой поверхностью, через примерно саженные промежутки окольцованный сплетениями из более тонких хоботов. Сплетения покрывала отблёскивавшая в свете фонарей изморозь. – Отвод от ускорителя сделан сильно наскоро, далеко не пробьёт, – пожаловался Ардерик в наушниках. – Да и с прицельностью не очень… Попробую попасть в средний аэронаос… Немир повернул голову, следя за башней маяка, которую должен был вот-вот скрыть из вида очередной виток гироплана. Хобот зашевелился, содрогнулся, по утолщениям побежали искры. По всей Крусовой горе погасло электричество. Затем присоединённое к маяку сооружение, теперь освещаемое только пламенами пожаров, оторвалось от креплений и вместе с кусками кладки полетело вниз. – Здесь крепость! Здесь крепость! Всем крыльям, всем крыльям в воздухе! Два пузыря над гаванью! Осталось два пузыря! Добейте их! Пока кирпичи лапки не сложили! Гироплан пролетел сквозь откуда-то взявшуюся завесу дождя, капли больно стегнули по лицу. В облаке, за которым укрывался самый дальний к западу аэронаос, образовалась дыра. В дыре, тонкие, как паутина, светящиеся жёрдочки, собранные в сложные сочетания треугольников, мялись и наезжали одна на другую, местами, между ними медленно парили чёрные хлопья, отороченные по периметрам огненными язычками.
– Держись! – судя по крику Самбора, если его лёгкие и получили повреждения, то не очень долговременные. – Мостилась коза… Куда именно мостилась коза, до поры осталось тайной – на гироплан накатила ощутимая всем нутром волна жары, гула, и тряски. Немиру открылся великолепный вид на аэронаос, носовую часть которого словно только что вытащили из перегретой духовки – обшивка сгорела дотла, а металлический скелет под ней местами раскалился до соломенного свечения. Вниз сыпались лопасти винтов, баки, двигатели, куски обшивки, и ватажники. Над некоторыми раскрывались спасательные крылья или купола, другие летели к земле камнем, а кое-кто корчился в воздухе, охваченный пламенем, раздуваемым ветром падения. Аэронаос казался небольшим, пока прятался в облаке, но завораживающе медленная гибель воздушного корабля выявила его истинный размер – в пол-рёсты, не меньше. По уцелевшим частям обшивки бежали волны, стоны металла и треск рвущейся ткани смешивались с криками аэронавтов. Из Немировой памяти всплыло: «Вижу я, как небо плавится, Громче бури волчий вой. Знаю – Жадный с цепью справится, Вам довольно ли того?[156]
«– Здесь хранители, – прорезался в асирмато Бакуня. – Берём восточный пузырь. – Погода пошли вам попутный ветер… – отозвалась «Крепость». – В толстые пингвиньи задницы! Всем крыльям! Оставим Гнутый Остров без аэрофлота! Чтоб ни один стервятник не вернулся в своё поносное гнездо, куда паршивые смрадни ползут дохнуть! – Вспомни, Ртищ посадник, как на вече прошлой осенью нам с Ардериком серебра на дюжину техников недодал, – внезапно заклеймил «Крепость» слегка надтреснутый голос, принадлежавший Осфо Палице. – За то серебро, многие теперь жизнями поплатятся! – То вече решило, – принялся оправдываться посадник, чьё место в боевом укладе, как выяснилось, было в окружении микрофонов, мезофонов, и энтопистисов в Закатной башне Чугуанской крепости. – И за то серебро, что надо было на энергосистему для Пригорского конца пустить, уже года четыре как, – добавил ещё кто-то. – Держись! – Самбор круто, почти на месте, повернул «Кодор», сопровождая поворот очередью. Мимо Немира в клубах пара пронёсся трёхвинтовой самолёт на поплавках, за ним, быстро нагоняя, что-то одновременно похожее на ракету и на лодку, с блестящей обшивкой и коротенькими пингвиньими крылышками. Пилообразное удлинение на носу лодки-ракеты, прямо над воздухозаборником турбодвигателя, поравнялось с хвостовым оперением гидросамолёта и напрочь его снесло. – Здесь хранитель один, последний баклан капец[157] на холодец! – это был Бакуня. – Восточный пузырь без прикрытия! Гироплан Немира и Самбора продолжал накручивать витки, взбираясь к облаку, куда пытался спрятаться один из аэронаосов. Бакунино заключение о беззащитности цели оказалось преждевременным – из открывшейся в брюхе воздушного корабля диафрагмы выпало что-то уж совсем похожее на ракету, расправило обрубки крыльев, выпростало огненный хвост, и устремилось навстречу построившейся неровным клином шестёрке турбопингвинов с «Хранительницы Меркланда». За первым ракетолётом последовало ещё два. Воздушный бой скрылся за облаком. – Немир, сколько ракет?
– Пара! – прокричал стрелок.
– Двух на этот аэронаос не хватит, – рассудил Самбор. – Попробуй в двигатели попасть, чтоб он хоть ход потерял. – Собака защитница, это ещё что за напасть? – вдруг порадовала «Крепость». – Мы думали, они в три яруса идут, а они в четыре! «Гуна́кадейт», над слойкой прятался! Всем крыльям… – Немир, что над слойкой пряталось? – Колошенский стратонаос! – едва успел ответить бортстрелок, когда гироплан затрясла новая дрожь. – Правая свеча задристалась! Попуканная крогденская груша двухгоршковая, стрёмные налёчики с их поторочённой зелёнкой, – Самбор вывел снижавшуюся, крупно дрожа, «попуканную грушу» на прямую, прежде чем продолжить, уже подключив микрофон к асирмато. – Крепость, здесь гироплан день-лось-шесть-два, иду на вынужденную! – Сварожич дай те удачи, день-лось-шесть-два, – голос Ртища посадника был напряжён. – Всем крыльям, «Гунакадейт» над Крусовой горой, высота семь дюжин гроссов! Сковорода под сиденьем Немира тинькнула – какой-то городской ополченец, оделённый богами избытком меткости за счёт ума, выстрелил по гироплану. На гребне горы, точно над эргастерием аконитовой мистерии, вспузырился жёлто-багровыми клубами взрыв. Башня астероскопеи пьяно зашаталась и беззвучно рухнула. – Эта бомба была в гросс пудов, не меньше! – донесло асирмато. – И прямо в Ардериков токамак! – Бейбасятина с грибницей, – прошипел Самбор. Пылаюший шар следующего взрыва зажёгся вниз по склону, когда до гироплана едва донёсся грохот первого. Двигатель закашлялся и окончательно смолк, а чуть позже, дутые колёса пробороздили прибрежный песок. Эта посадка была значительно мягче предшествовавшей. Внимание Немира привлёк громкий звук из воды: на волнах, кто-то нагло и пронзительно мяукал голосом донельзя избалованного саблезубого котёнка. – Помоги, меня, чую, опять скрючит, – сказал лётчик. Источником мява была десятиаршинная косатка. На её блестящем чёрном лбу переливались призрачным светом танско-венедские руны кашайских заклинаний, не иначе, впрыснутые под кожу во время одного из тех ритуалов, смысл которого был ведом только китам и жившим вместе с ними шаманам-акванавтам. В зубах, житель моря держал за шиворот обвисшее тело в лётной справе. – Похоже, это Рунольф с «Хранительницы», – решил Самбор. Немир шагнул в воду. Холод обжёг его, когда он успел зайти в грязные, с подтёками масла, волны уже по пояс. Косатка выпустила Рунольфа, так что он заболтался в воде лицом вверх, почти тут же начав погружаться, толкнула носом в сторону берега, испустила другой по звуку мяв, повернула, качнув на вид бездыханного турболётчика, пустившего пару пузырей, и бредущего к нему стрелка, и скрылась. Тело было странно тяжёлым – по чаянию, потому что справа пропиталась водой. Поддерживая его голову и шею, Немир потащил турболётчика к берегу. – Ложись! – крикнул Самбор. Продолжая волочь Рунольфа, Немир невольно кинул взгляд вверх. Нечто огромное, едва замедляемое сзади парусинным куполом, летело с небес, казалось, прямо ему в лицо. Если это нечто было бомбой, ложиться вряд ли имело смысл. Заострённый конец чудовищных размеров резного бревна глубоко воткнулся в песок шагах в десяти от берега. Едва Немир выволок свою ношу на воздух, его сбил с ног громовой, удушающий, жаркий толчок ударной волны. За ним пришла и схлынула и настоящая волна ледяной воды. – Я говорил, ложись! – откуда-то издалека сквозь продолжавшийся грохот повторил Самбор.