Выбрать главу

Тина здесь. Пользуясь передышкой, храпит на траве, словно на ложе у себя дома. Коротышка наотрез отказалась покидать Больший.

— Я Жрица, — сказала она Старейшинам. — Разве я не должна приносить удачу? Перевязывать раны, шептать заговоры я еще могу.

— Разве не я родила Островам чудовище? — сказала она Дельфине. Впрочем, без особого горя в голосе. — Буду здесь — может, и доведется встретить и прикончить сына. Акулий Зуб метнуть и не промахнуться я еще могу.

Тина спит сном младенца, не верится, что ей ведома печаль. Она была гордостью Острова Леса, правильно воспитанной дочерью Общины.

Дельфину называют новой Аридой, вспоминают, что непобедим был морской народ, пока великая колдунья древности была жива. Раненые умоляют Дельфину прикоснуться к ним, юные тэру просят прядь ее волос, веря, что это защитит их от смерти. Дельфина охотно раздает надежду. Есть и те, кто с раздражением говорят:

— Она возомнила себя новой Аридой!

— Матушка-наставница, — склоняет перед ней голову Има, дочь Сильвиры и Арлига, с недавних пор — старшая дочь Старейшины. Это о ней говорят: “…Даже испугана не была, когда Алтим нашел ее!”. Има не задает вопросов, просто садится подле Жрицы, приваливается спиной к дереву — будто переносит на него тяжесть. Всех дочерей Арлига Дельфина растила на Острове Леса, но об Име не может вспомнить ничего примечательного. Девочка всегда была тенью своих сестер, одной из многих.

— Тетушка, — спрашивает Алтим, — как тебе удалось сбежать от регинцев?

Он, разумеется, уже слышал о ночной панике в лагере, но женщина рассказывает еще раз.

— Тетушка, потому ли это, что ты возлюбленная Алтимара? Поэтому он дал тебе спастись?

— Наверное, мне должна сниться битва, — шепчет Има то ли Дельфине, то ли дереву. — Нет. Снится мать, сестренки, племянники. Как стрижем овец и как на дерево карабкаюсь за медом. Матушка Жрица, я хочу рассказать тебе. Только тебе, другим не могу…, — и умолкает. Не находит слов, чтобы говорить о Зеленой Долине.

Нелы не было до вечера, вернулась она с какой-то нелепой отговоркой и сломанной стрелой в руке. Замкнутая, отрешенная, она трясет Дельфину, не давая ей уснуть:

— Расскажи, матушка-наставница, о том, как меня нашли.

Она слышала эту историю сотню раз.

— Та женщина, — шепчет девочка, — та, которой вы меня не отдали, — она могла быть моей бабкой. Наверное, она уже умерла. Матушка Дельфина, думала ли ты когда-нибудь о том, что эта женщина умерла в одиночестве, потому что вы, морские разбойники, украли меня у нее?

Снова Алтим, которого Дельфина когда-то качала на коленях. Совсем взрослый, а из-за шрама на щеке кажется старше, чем есть.

— Тетушка, почему от регинцев спаслась ты, а не моя мать? Почему?

Он похож на Дэладу, высокий, жилистый и чернявый. В отличие от матери, он не дурен собой — суровые и резкие черты Дэлады на мужском лице стали почти красивы. Шрам совсем его не портит, говорят Дельфина и Дэльфа. Что сам Алтим об этом думает, не известно никому.

Дельфина приглашает его на траву:

— Сядь, сынок, рядом со мной. Помнишь, ты когда-то прибегал ко мне, и мы вместе прятались? Я накрывала тебя одеялом и говорила, что теперь ничего не страшно, надо только закрыть глаза. Мне сейчас очень хочется закрыть глаза и исчезнуть. Хотя бы до рассвета.

Потом Алтим целовал ее руки, чуть не плача, повторял:

— Прости меня. Конечно, я рад, что ты жива. У меня же никого теперь нет, кроме тебя и Дэльфы!

Мара он почему-то не упомянул. Потом Алтим поднял голову и спросил уже иным тоном:

— Да, я помню, как прибегал к тебе прятаться от Дэлады. А почему ты всегда ссорилась с моей матерью?

Почти рассвет. Нела — словно гладкое зеркало воды перед штормом. Кажется, хочет и обнять Дельфину, и ударить:

— Матушка-наставница, среди регинцев есть, наверное, лусины. Может, есть и мои родственники, и они оплакивают меня, пропавшую много лет назад. Они зарубят меня, есть попадусь, так и не узнав, кто я! Матушка Дельфина, неужели это правильно?!

Пусть судят боги Хону, что когда-то не позволила оставить девочку на берегу ее деревушки. Дельфине нечего ответить, она может только обнять:

— Многое неправильно, дитя. Но я никогда не пожалею, что ты выросла у меня на руках.