Палочкой на земле Наэв нарисовал Дельфине их положение:
— Мы здесь. Вот здесь река повернет на восток, преградив регинцам путь. Им придется переправляться. Там и встретим их. Берег там высок, регинцы будут измотаны переходом, а уж мы заставим их вступить в бой тотчас же с марша, без отдыха.
Он излагал план Старейшин. Вернее собственный план, который Старейшины одобрили. Больше всего Дельфине хотелось согласиться с каждым словом.
— Мы тоже измотаны, — возразила Дельфина. Мысленно добавила: “И обескровлены тоже”, и от этой мысли крепче сжала руку Наэву. — Братик, регинцев не меньше, чем нас. Если не больше. А наши воины отважны, полны решимости, послушны — да, это так. Пусть мне кто-нибудь прикажет не сомневаться в воинстве Островов, потому что я вижу то, что вижу. Я думаю о двойняшках твоих, Авмите и Авноре. Когда дойдет до рукопашной схватки, кто будет сильнее: любой регинец или они даже вдвоем? Отцы-Старейшины собрали всех, кого могли, даже дэрэ. Немалая часть нашего воинства теперь — это подростки и женщины. Я вижу то, что вижу, брат. Мы можем не устоять.
В ее мыслях мелькнула уверенность: “Мы будем разбиты”. То ли предчувствие, то ли просто страх — она не решалась много думать. Рука Наэва переместилась по рисунку к тылу регинцев:
— Да, положение у нас не завидное. Но одновременно сюда ударит отряд. Знаешь, какую панику способен посеять удар в тыл, один только боевой клич за спиной? Регинцы ведь не знают точно, сколько у нас сил.
— Гэрих Ландский будет ждать от нас чего-то подобного…
— Да, — согласился Наэв. — Я бы на его месте ждал.
“Мы будем разбиты. И беззащитны после поражения. А потом регинцы отыщут Морскую Ведьму. Меня”. Брат сам знает все ее доводы, зачем только она терзает его своими сомнениями? Разве в силах Отцы-Старейшины собрать войско лучше того, что уже собрано? Теор сказал, что Морскую Ведьму сожгут…Дельфина — хоть на миг не Выбранный Главарь, а просто женщина, которой страшно — ждала, что Наэв улыбнется и утешит ее, и он это сделал:
— Всегда есть выход, сестренка.
Она улыбнулась в ответ:
— Всегда есть надежда. Регинцам ведь надо одолеть еще целых три перехода.
Два перехода до Южного Берега. Боевой клич разрывает ночь — “Алтимар!” — и в который раз островитяне появляются из темноты, регинцы, забыв об отдыхе, хватаются за оружие. Звуки боя долетают до Теора, ласкают его, как волны, — вой ярости и боли и звон металла. Песня той стихии, для которой он рожден. И не верится, что было иное время, когда он не хотел быть убийцей. И были у него тогда друзья, надежды и любимая. Очень давно. Слишком давно.
Пришло время пожалеть регинцам, что морской дьявол еще жив. Зря думают, что со стороны обрыва они защищены от нападения.
Теор завис над пропастью, невидимый на скале. Над головой погожая ночь, далеко под ногами — Море. Трепет опасности в воздухе, танец риска, кружащий голову. Меч и кинжал на поясе, лицо и потрепанная одежда тщательно измазаны сажей, землей и кровью, руки цепляются за жесткий кустарник. Он должен выглядеть так, словно только что из жаркой схватки, и Теор постарался придать себе нужный вид. Первый раз в жизни ему надо притворяться, что был в самом аду. Он без кольчуги, и рад сознавать, что между ним и ударом врага нет преграды — ни защиты металла, ни воли богов. В богов сын Алтимара не верит. Сам не знает, к кому обращается, бросая вызов небесам и волнам: “Думаешь, мне это не по силам?!” Сухой климат стер все следы дождя, кустарник колючий и жесткий. Он царапает руки, а Теор вцепляется в ветви, словно в глотку врага. И почти счастлив от того, что может сорваться в любой миг, что будет сотню раз убит прежде, чем осуществит свой замысел. Он верен тщеславию до конца — не сомневается в победе, и поэтому счастлив сознавать, как безнадежна его игра со смертью. Его руки в крови от укусов растения — пусть это будет единственный противник, сумевший пролить кровь лучшего из лучших. Морской дьявол смеется, как мальчишка. Не верит в переселение душ, но если б верил, в следующей жизни пожелал бы стать кустарником над пропастью.
Боевой клич — “Алтимар” — и эхо регинской брани. Рыжий Ив созерцает схватку, не отходя далеко от шатра и молясь, чтобы рука зажила через двое-трое суток — к битве решающей. Шатер сотрясается от топота многих ног, а внутри Нела дрожит от страха. Регинка, островитянка, изменница, чужая всем, кроме Ива, — нападение вчерашних братьев для нее страшнее набегов, в которых она сама участвовала. Пленница регинцев сжалась внутри шатра. Она облачена в неуместно роскошное платье из меркатского шелка, расшитое золотой нитью. Скроенное на полную женщину, оно висит на девушке, как мешок. Из-под платья видна длинная женская рубаха, из самого дешевого льна и потрепанная — одела, что нашлось. У платья своя история. Девушка может только гадать, кто привез шелк из Мерката, чья жена надевала его в праздник, чьей дочери оно не перейдет по наследству. Монах, взявший Мариу под свое покровительства, объявил, что она не должна больше ходить в мужской одежде. Не поленился сам обойти воинов в поисках чего-то женского и нашел это платье. Трофей, прихваченный каким-то регинцем в доме, которого больше нет.