После вылазки у островитян снова пленник. Не воин. Человек в грубой долгополой одежде с выбритой головой — по лусинскому походу Дельфина помнила, что этим знаком мечены жрецы Распятого Бога. Оружием он, впрочем, владел отлично — победители вернулись окровавленными и злыми. Тем хуже для регинца.
Дельфина плохо знала науку пыток. Ей доводилось захватывать юношей для Обряда Посвящения, но ломать их волю она оставляла другим. Хвала Алтимару, никогда не видела, как это бывает. “Вот найдут регинцы Морскую Ведьму, тогда и узнаю, больше, чем хочу…”, — мысль, от которой трудно избавиться, когда в соседней роще кричит и стонет пленник.
По лицу Арлига Дельфина угадала, что старались его подручные не зря, выбили из несчастного жреца что-то очень важное.
— Братья! — возвестил Арлиг. — Все мы гадали, почему регинцы стоят лагерем и не двигаются с места. Теперь мы знаем ответ. Слава Инве и Алтимару, их господин убит. Гэрих Ландский мертв, братья! Посреди ликования тэру он незаметно отозвал Дельфину в сторону. Оглушенная радостью, женщина не раздумывала, чего хочет от нее член Совета. Даже не заметила, что идет в рощу, где происходил допрос. Ее мысли прыгали и разбегались, как игривые жеребята. Молодой Герцог мертв! Означает ли это конец регинского похода, избавление? Не будет битвы на реке и последнего разгрома, и того костра, что снился ей ночами? А кто же сумел убить Гэриха Ландского?
В роще остывали угольки, на дереве раскачивались веревки, сделавшие свое дело. Хохот Норвина и еще двух молодчиков, подручных Отца-Старейшины, и едва живой человек у их ног. Дельфина словно с разбега на каменную стену налетела. Вот, значит, как это вершится: подвешивают за руки, поджаривают снизу, полосуют плетью, а, может, и железной цепью. Монах продержался целый день, а она, только увидев веревки, наверное, рассказала бы больше, чем знает. Кто-то должен развязывать языки пленникам — но, боги, неужели можно делать это с улыбкой, как у Норвина?
— Он был очень упрям, — заметил Арлиг, угадав ее мысли. — Тем хуже для него, — и понизив голос, спросил тоном судья: — Кем ты возомнила себя, Дельфина, дочь Цианы и Аквина? Как посмела отпустить девчонку? Не смей оправдываться и отпираться! Я знаю, что эта трусливая дрянь Нела решила уйти, переметнуться, а ты ей позволила.
Говорил он почти шепотом, все еще не решаясь явить на людях свою ненависть к любимице Алтимара. Рукой машинально теребил гладкий черный камень на шее, видно, амулет. Угрожает, но боится сам — может, ей следует рассмеяться в ответ? Спорить она не хотела, но ответить пришлось:
— Настали странные дни, Отец-Старейшина. Многие делают то, на что не имеют права. Разве помощников твоих не должен выбирать Большой Совет? Разве мы выбираем помощниками таких юнцов, как мой племянник Алтим? Я не оспариваю твою власть Арлиг, сын Эльты и Фамунда. Ничего не знаю о власти и не хочу знать. Верю, как нас учили: любое решение Старейшины правильно. Это ведь мудро — держать при себе таких, как Алтим: молодых, удобных, готовых ловить каждое твое слово.
Он улыбнулся:
— Вот значит как. Рад слышать, что ты никогда не оспоришь мою власть.
Арлиг обернулся к тэру, что потешались над пленником, распорядился:
— Нам больше не нужна эта падаль. Тащите его на поляну, чтобы все увидели расправу.
Норвин с удовольствием накинул на шею регинцу веревку и потащил, как козу на привязи. С другой стороны деревьев зазвучали взрывы смеха:
— В таком платье — только дома сидеть и рожать детей!
— Наши женщины в битву одеваются по-мужски, а этот вырядился, как баба!
Кто-то кричит, что регинца надо раздеть и проверить, мужчина ли он, с визгом рвут рясу в разные стороны. Давным-давно Дельфина думала, что ее мир чем-то лучше Побережья, — теперь она знает, что ошибалась. Арлиг предупреждает ее:
— Обряд избрания Мудрых проведут вновь, и проведет его другая Жрица, разумней тебя.
— Покорней меня. Она назовет имена тех, кого ты выбрал. Не тревожься, Отец-Старейшина. Я вовсе не желаю быть на месте Жрицы, которая солжет от имени богов.
— Он был очень упрям, — говорит Арлиг об умирающем монахе, — и поплатился за это. Ненавижу упрямых. И тех, кто бросает мне вызов.
До сих пор у Дельфины не было врагов, регинцы разве что. Разве можно считать врагом Отца-Старейшину, которому она сама же, вместе со другими, вручила власть? С Арлигом она была почти не знакома. На Острове Леса в детстве если и пересеклись, Дельфина была совсем маленькой, а он почти взрослым. Говорили, что Выбранным Главарем он был хорошим. Она не возражала против его избрания в Совет год назад. Все Острова были давно уверены, что Арлигу из Долин быть в Совете — вот Дельфина и последовала за всеми, не задумываясь. Так она поступала слишком часто в жизни. Она всмотрелась в человека перед собой. Обветренное смуглое лицо прорезали морщины, подбородок отмечен шрамом. И по руке, вертящей амулет, толстый шрам уходит под рубаху. Наверняка, и тело исполосовано. Наверняка за последние недели прибавилось вдвое морщин и седины. А в молодости, подумала Дельфина, был жгуче красив, черноволосый и черноглазый. Она печально вспомнила Сильвиру, Рисмару и Эльту — все три были похожи на отца. А невзрачная Има пошла в мать. Дельфина не слушала сплетни, но про жену Арлига судачили все Острова больше, чем лет двадцать пять назад, когда они поженились. Все вдруг вспомнили, что самое привлекательное в ней было — батюшка Старейшина. Верит ли Дельфина этому человеку, который с юности жаждал власти? Намного меньше верит, чем хотела бы. Видит, что он не лучший предводитель, не самый талантливый полководец, — все Острова видят. Он был бесстрашен в рейдах, а теперь вынужден, обязан, беречь свою жизнь, в сражения посылать других, браниться со Жрицей, и запереть на семь замков и горе свое, и жажду мести. Арлиг всей душой предан Островам, а еще любит свои амбиции. И считает Дельфину угрозой. “Что ж с того? Я исполню любой его приказ, потому что Старейшине должно повиноваться. Кроме тех приказов, которые он отдавать не вправе”.