— Меня все равно убьют… и за это тоже…
Нет, он не видел тогда в горящем доме ребенка. Но он и не смотрел.
Дельфина знала, о чем Теор не рассказывает: о беспросветном одиночестве чужого среди чужих. О жизни, где слова на родном языке сказать нельзя, да и не с кем, ведь вокруг враги, да минутные приятели, готовые стать врагами. Ни друзей, ни семьи, ни женщины, которая любит. С рождения Дельфина ощущала себя частью целого, знала, что тэру горой за нее встанут. Не представляла, как жить без чувства тыла, где найти смелость просыпаться по утрам. Теору было за что ненавидеть Наэва.
Потом Теор спросил, может ли Дельфина его простить, и кивнул, когда она покачала головой:
— Конечно, нет. Все правильно. Знаю, ты хочешь, чтобы Острова не слишком замарали себя расправой. Все еще веришь, что вы чем-то лучше Герцога с его палачами! — и вдруг произнес без насмешки: — Ты действительно лучше их всех. Хорошо, что ты жива. Хотя бы твоей крови нет на мне…
Она искала нужные слова, но их не было. Предатель получит то, что заслужил, отрицать и утешать бессмысленно. Не было и не будет ответа, почему так случилось. Наэв виноват перед ним, но ссора в лесу стала лишь последней каплей, первым шагом в пропасть. Упрекнуть ли теперь Острова в том, что заставили Теора, как и тысячи других детей, любой ценой приносить добычу? Упрекнуть ли Ану — его первое поражение? Или насквозь чужую ему Регинию, в которой сумел жить только зверем? У Дельфины все сжималось внутри от мысли: лучший из лучших так и не побежден в бою, но перед жизнью беззащитен, как ребенок. Иначе не натворил бы столько.
Он засмеялся над ее печалью. Кивнул то ли на Море, то ли на небо:
— Там меня заждались. Если есть там бог или демон, буду биться с ним. Ничего другого я не умею. В чертоги Алтимара впускают только достойных. А куда идут остальные?
Удивительно, но Дельфина ни разу об этом не задумывалась.
— Я однажды задал этот вопрос матушке Маргаре, еще в детстве. Знаешь, что она ответила?
Дельфина знала отношение наставниц к лишним вопросам. Сотни лет назад, еще в языческой Регинии, верили, что дурных людей Мара запрет в своих подземельях навечно. Позже эта вера куда-то ушла, канула в позабытое прошлое, о котором молчат Жрицы.
— Маргара рявкнула, что между братьями плохих людей нет. И быть не может. У Островов всегда есть простой ответ, — Он тихо признался: — Я очень-очень устал, сестра. Все правильно. Лишь бы Совет ваш состоялся поскорее. Теперь, пожалуйста, уходи. И прощай.
Пять десятков шагов, от сарая до берега, Дельфина пробежала на пределе дыхания. По холодному песку, по серому пеплу, по острым ракушкам бежала, как от погони. Схватилась за скользкий валун на линии прибоя и рухнула на колени в воду. Взвыла, как от боли:
— Алтимар!!!
И вспомнила всю свою жизнь, от далекого лета Посвящения, до нынешнего дня.
Трещины
Из восьми каменных тронов были заняты два. Регинцы остервенело уничтожали символы Общины, истуканы Каэ и Алтимара были сброшены и расколоты. Но троны-валуны намертво вросли в землю Острова Советов, они ждали своих владельцев, словно ничего не произошло. Третьего Старейшину еще предстояло выбрать, а гадания о Мудрых так и оставались без ответа. Может, Арлиг еще не выбрал свою ставленницу, а, может, с покорными ему Жрицами говорили боги и запретили исполнять прихоти Старейшины, — Дельфина не знала. В другие времена решения столь не полного Совета не имело бы законной силы. И разве до суда теперь, когда предстоит отстроить заново столько домов. Надо выйти за рыбой, пока еще на набрали полную силу шторма, и засолить на зиму хотя бы четверть обычного запаса. Не погребены сотни тел, Островам грозит мор, если не поторопиться. Надо принести жертвы богам и испуганным духам плодородия…
Дельфина, видно, начинала стареть: ее уже не удивляло, что время для расправы люди найдут всегда. Регинские могилы островитяне обходили стороной, так и не осквернили, но предатель много хуже врага. Вся боль и ярость Островов сосредоточились на Теоре.
Малолюдно на Больших Советах не было никогда, а сегодня Дельфине казалось, что население Островов утроилось. Пришли все. Даже дэрэ, отличившимся в боях, разрешили присутствовать. Кэв с трудом сидел на земле, прислоняясь к дереву, рядом с ним поблекшая молчаливая Меда. Глядя на нее, Дельфина непроизвольно крепче прижимала к себе сына. Она с детьми оказалась в первых рядах толпы, из уважения тэру пропускали ее вперед.