Ее мысли Тина, видно, угадала, и напомнила:
— Прямо сейчас его там не просто убивают. Когда Мара держит за руку, но не забирает, — это очень страшно, уж я-то знаю… Дельфина, он любит тебя, как родную сестру, кто, если не ты? Все можно сделать незаметно. В рейдах и не такое совершают. Поклянешься перед братьями и Алтимаром, что ничего не знаешь о его бегстве. Тебе поверят! Я слишком стара для таких приключений, я не могу. И потом — что сделают со мной, если попадусь? Тебя простят, ты же словно амулет наш. А я не могу. Если даже меня не приговорят к смерти, только к изгнанию — ну что мне делать без Островов? Только в Море утопиться.
“Вот и утопись”, — подумала Дельфина, но вслух произнести не смогла. Она видела ярость толпы. Никакие заслуги не спасут сейчас того, кто вздумает помочь Теору. Что сказать, что ответить? Дельфина подбирала слова.
— Тина, если б даже ему удалось бежать с Островов, идти ему все равно некуда. Для него это хуже смерти.
Старая Жрица протянула ей кинжал, а возражений будто не услышала:
— Возьми, отдашь ему.
Тину было не остановить в бою — не удержать и теперь, когда пришла загребать жар чужими руками. Дельфина с изумлением смотрела на Акулий Зуб Теора.
— Я думала, его уничтожили.
— Позабыли в суматохе, — улыбнулась Тина. — Так и оставили валяться в пыли. Прости меня, Дельфина. Но мне некого больше просить. Я знаю, ты это сделаешь.
— Наэв?
— Что, сестренка?
— Что ты знаешь о дьяволе, которого так боятся регинцы?
Наэв не привык много рассуждать. Он разводит руками:
— Разве я могу знать о богах больше Жрицы? Моя Тэрэсса говорит, что это злой бог, и он может завладеть человеком.
— И навязать ему свою волю, чтобы творил зло?
— Наверное, так. Регинцы не оставляют ему приношений, вот он и вредит им.
Она улыбается:
— Регинцы хитрые. Хорошо, когда есть бог сваленной вины.
— Не мучь себя вопросами, — просит Наэв.
— Брат, что ты знаешь о боге печали?
— Никогда о таком не слышал.
— Вот и я тоже. Неужели такого нет? — она хотела бы заплакать, но не может. Говорят, русалкам не даны слезы. — Есть ли бог или дух, который оплакивает нашу боль? Такой, что хотя бы жалеет нас, когда помочь не в силах? Нас, хороших и плохих, своих и врагов. Сколько душ человеческих разрывалось на куски — разве возможно, чтобы никто не слышал наше горе!
— Не мучь себя больше.
Она обещает:
— Не буду! — и улыбается, как послушная ученица.
— Дельфина!
— Да?
— Что ты затеваешь?
Она смотрит удивленно:
— Затеваю? Ничего, разумеется.
Дельфине еще не случалось проверить, умеет ли она врать.
Веревки
Cегодня вечером, решила Дельфина. Чувства требовали от нее идти сейчас же, выучка подсказывала не спешить и дождаться отлива. Троица стражей снова сменилась, настал черед Алтима, Норвина и Лана. К лучшему или к худшему, на Ожерелье был родной племянник Дельфины. Все трое при кинжалах. “Ну, и пусть”, — решила женщина. Не наступит день, когда она будет сражаться против своих, а раз так — не все ли равно, трое их или тридцать? Любое дитя на Островах знало, что прикасаться к чужому Зубу без разрешения нельзя, но у Дельфины не было выбора. Днем, когда вся семья была на дворе, она спрятала кинжал Теора под своим матрасом. Вечером Жрица повесила кинжал на пояс, как свой собственный, тщательно закуталась в плащ. Вроде бы, не заметно.
Алтим знает, что ее Зуб уничтожен. Сколько еще человек об этом знает? В мужских чулках и тунике ей было бы удобнее, чем в женской неуклюжей одежде. Но тогда пришлось бы отвечать на вопросы.