В три года Алтимар казался Дельфине сильным и надежным, как отец, когда он возвращается из рейдов и подбрасывает ее к небу. В четырнадцать островитянка была влюблена в морского бога, как девочка любит взрослого мужчину. Соперничать с ним не мог Игн или любой другой, и Дельфина не замечала других.
Шкатулка
Настал черед Вилании.
Снизу вверх Дельфина смотрела, как Теор карабкается по скалам. От Моря они отошли на пол-дня пути, двадцать самых юных во главе с Терием — в поисках чего-нибудь ценного и приключений. На вершине островитянин припал к камням и сделался не виден тэру, а главное — не виден с дороги, если найдется там неосторожный путник. К полудню он с горящими глазами докладывал Терию:
— Карета и семь или десять всадников с ней! Отец-наставник, мы ведь узнаем, что они везут?
Терий, скрывая улыбку, испытывающе посмотрел на свой отряд:
— Это не крестьяне беспомощные. Пешему тяжело справиться с конным. Одолеют ли мои волчата рыцарей?
Знал, что только Меда задрожит от страха, остальных его слова раззадорят. Региния много презрительного говорила о разбойниках. Для тэру победа измерялась добычей, а не подвигами. Они и правда, если могли, не встречались с настоящими воинами Побережья. Но только не сегодня.
С пяти шагов стрела пробивает кольчугу наверняка. Лучницам редко удавалось подойти так близко, но лес по обе стороны дороги укрыл засаду. Замешательство и ярость на лицах регинцев, женский крик из кареты. Стрелы Дельфины, Аны, Меды сбивает троих с седла. Тэру обступают всадников со всех сторон, колют копьями, стараясь увернуться самим. Пешие против конных, молодые против опытных. По два-три человека против каждого регинца, а тем на узкой дороге не разогнаться, не нанести рыцарский удар. Дельфина с луком подальше от толчеи копыт. Меч Волн она достанет лишь в крайнем случае. Рядом Ана нашептывает что-то стреле прежде, чем отпустить в полет. Попадает. Лошадь, обезумев об боли, встает на дыбы, сбрасывает всадника Теору под ноги. Он оглушает регинца. Не убивает. Вместе с Терием и Наэвом теснит другого на коне, в самой гуще, к отцу-наставнику поближе, чтоб себя показать. Теор вцепляется в противника, тащит с лошади с силой, которой не бывает у четырнадцатилетнего мальчика. Если только он не сын божества. Регинец в крови, но отбивается неистово, и наконец на земле. Его тоже Теор оглушает, не убивает. Один из всадников меж тем выхватил из кареты женщину, вскидывает ее на седло и рвется вперед под крики ужаса. Едва не растоптав Кэва, заставляет его отскочить и дать дорогу.
— У нее шкатулка в руках! — орет Кэв вслед. — Наверняка, самое ценное!
Ана натягивает лук:
— От меня не уйдешь!
И конечно Теор. Как-то поладив в лошадью, оставшейся без седока, он взлетает в седло:
— Я их поймаю! — приказа и позволения он не ждет. По силам ли ему воин вдвое старше, который провел верхом пол-жизни, — у чудо-мальчика нет сомнений. Сестре кричит на ходу, разворачивая лошадь: — Нет, осторожен не буду!
Кажется, Дельфина еще не видела своего близнеца таким счастливым. Регинец со стрелой в спине покачнулся, но удержался. Попытался мечом достать островитянина — тот ускользнул, обогнал и преградил дорогу. Копья у всадника уже не было, а у Теора было, и он выставил его вперед, хотя его почти не учили сражаться верхом. Видел и упивался яростью на лице регинца. Видел изумление — тот ошалел от самоуверенности молодого разбойника. Регинец придержал лошадь, женщину в полу-обмороке столкнул на землю: "Беги, госпожа!", и почти зарычал:
— Иди сюда, щенок! Сдохни сегодня!
Шкатулка упала на дорогу, в пыли заблестело кольцо — наверняка золотое. Но для Теора драгоценностью был сам бой. И враг — наконец-то, сильный, стоящий поединка. Наконец-то, победа, которой он вечером будет хвалиться перед тэру. Регинец дважды уклонился он неловкого выпада копья, но и Теора не задел. А потом взяла свое стрела Аны. Резкие движения разбередили рану. На последней силе воли регинец рванулся вперед, меч обрушился на щит островитянина. Всадник следом повалился на шею лошади и медленно сполз на землю. Юноша чуть разочарованно спешился — слишком легко все вышло. Но — потому его и называют чудом Алтимара, что ему везет. Он оглушил и так оглушенного человека. Не убил — пусть живет и рассказывает, как проиграл.
Женщина удрала не дальше соседних кустов и рыдала там, заламывая руки. Запричитала:
— Пощади! Не надо!
Теор смотрел с брезгливым презрением — даже трусиха Меда не стала бы так унижаться. Впервые он видел регинку близко. Убедился, что они жалкие, как и говорили наставники. Но поверженный воин валялся рядом, под ногами рассыпались драгоценности, и женщина врага молила о пощаде — наконец-то рейд выглядел так, как Теор представлял. Когда Наэв нагнал его, он стоял гордым победителем, любуясь собой. Регинка при появлении еще одного взвыла вдвое громче, а смуглый юноша уставился на нее, будто на легендарное чудовище. Яснее, чем на Посвящение или в минувшей схватке, понял по ужасу в ее глазах: в нем и вправду видят мужчину, а не дитя. Вот, значит, как выглядит то, о чем старшие тэру гогочут, когда не слышат их жены. О чем предупреждала Наэва мать: "Саму Госпожу Дэю оскорбляет всякий, кто надругается над женщиной. Не делай, сын мой, того, о чем будет стыдно мне рассказать". Во имя Дэи и Мары — меньше всего он желал это зареванное и наверняка обмочившееся со страху существо! К тому же, старуху — лет двадцать пять. Вопросительно посмотрел на Теора: