Она зашла в Море, окунулась с головой. Весенняя вода одела ее поверх рубахи серебристой и смертельно холодной туникой. Когда она вынырнула, берег был пуст. Ее до утра оставили наедине с божественным супругом.
Дельфина — теперь она могла вспомнить свое имя — вышла из воды, села на песок. Она знала, что люди с Берега Чаек будут пировать до рассвета, возлягут с женами и подругами, чтобы почтить новый брак своего бога. А, впрочем, казалось, что никаких людей нет вовсе, и она одна во всем мире. Никто не объяснял ей, что следует делать. Юная разбойница знала лишь то, что ей ужасно холодно на ветру в мокрой рубахе. Хотелось спать, и она легла на песок, свернулась калачиком. И вспомнила….
…каменный столб в Святилище, изрезанный магическими рисунками боя — один из многочисленных идолов Алтимара. Он украшен сюжетом мифа: Алтимар повергает демонов, но демоны безлики и безымянны, изображения их почти стерты. Мудрые говорят, что ныне их нет. Противники Алтимара однажды закляли все живое и неживое, чтобы оно не могло причинить им вред. Лишь одна старая акула укрылась от чар в бездне Мары, и Алтимар сделал кинжалы из ее зубов. А после обратил кинжалы в воинов и воительниц — прародителей морского народа. Рука Дельфины машинально тянется к Акульему Зубу на поясе — к знаку победы бога над хаосом, воплощению ее предка и душе ее, обрамленной в металл. Если кинжал будет сломан в бою, его похоронят его, как человека; если он переживет хозяйку, кинжал бросят в Море вместе с ее телом.
Рисунки уходят вглубь темноты, ведя Дельфину за собой к давно умершим поколениям. К тысячам свершенных Обрядов, к тысячам тысяч Жриц, Невест, Отцов-Старейшин. К девам, что вернулись утром, как вернется она, и к тем, кого когда-то действительно приносили в жертву Морю. К битвам с ландцами, вирами, лусинами, к битвам за Меркат против народов пустыни. А посреди всего этого — Плохие Времена и междоусобная бойня островитян с островитянами. Мир, привычный Дельфине, родился из смуты, похоронив всех, кто не захотел стать его частью. “Это в прошлом”, — шепчет она, глядя на силуэты преступников, приговоренных к казне. Самых ярых сторонников Каэ накрепко привязывают к столбам по слову женщин, увенчанных Синими Лентами. “Увидим, — говорят женщины, — спасет ли вас бог неба от бога Моря”. И еще дальше. Острова безлюдны и покрыты лесом, и на песке отпечатались следы босых ног той девы из рода Ариды. Следы ведут Дельфину в Святилище — давно погибшее, стоявшее на другом берегу Моря. Древняя земля Беры, когда предки еще жили там. Жрицы из народа беров просят у Алтимара защиты от народов, пришедших с севера, еще не знают, как близок разгром. Перед молящимися столб-идол, на столбе вырезаны мифы. Акула и битва Алтимара, но теперь противник его обрел плоть — это брат его Каэ, бог дождя и неба. Взгляд одной молодой Жрицы вдруг замер, пронзая время. Ее подруги истово зовут Морского Господина, но только ей одной дан ответ — тающий в дымке силуэт Дельфины. Только на миг — девушка решит, что померещилось…
Девушка резко села на песке, вновь в своей эпохе.
“Что это, Господин мой? Неужели ты действительно сражался со своим братом Каэ?”
“На этот вопрос ответь сама. Люди властны над мифами”.
В месяц сева Каэ приносят в жертву белого быка. Дельфина знает этого бога как супруга Дэи, покровителя закона и плодородия. Выходит, лишь такую власть оставили ему Мудрые минувших времен — после того, как утопили в приливе его последних жрецов.
“Алтимар, зачем ты показал мне все это?”
“Чтобы ты знала правду. Правители скажут тебе лишь то, что сочтут нужным. Но никто не должен выбирать судьбу с завязанными глазами”.
“Это — не правда, это — прошлое! Все было неправильно до Общины — именно так нас и учили на Острове Леса”.
“Ты действительно в это веришь, Дельфина?”
“А разве я не должна?”
“Не знаю, девочка. Я ведь не наставник и не Отец-Старейшина. Я никому не говорю, во что ему верить”.
Дельфина сбросила задеревеневшую рубаху, обнаженной, увенчанной лишь Лентами, пошла к воде.
“Не жертвой, не рабыней, как девы прошлого. Супругой я прихожу к тебе, Алтимар. По своей воле”.
Она легла на линии прибоя, позволила волнам накатываться на нее, лаская. И тогда он явился — не отцом, не другом, игравшим с ней когда-то, а супругом и любимым.
“Господин Морской, помнишь ли ты Циану, когда она приходила к тебе юной?”