Погасла… Вокруг снова была серая, насыщенная лунным светом ночь. Траурный шорох стал нестерпим, и не потому, что усилился, — просто смолкли грохот и лязг земной техники.
И Царапин вдруг осознал, что он — последний живой человек на этом пустыре, а ещё через секунду ему показалось, что он — последний живой человек на всей Земле.
Что ему оставалось делать? Прикрывать отход? Чей?
Царапин закинул оружие за спину и побежал туда, где полыхал тягач. Он был уверен, что отбежать ему дадут самое большее шагов на двадцать, после чего уничтожат, — и удивился, когда этого не произошло.
Ночь словно вымерла. Никого не встретив, он миновал опустевшее «Управление» (по всему видно было, что ракетчиков эвакуировали в крайней спешке), добрёл до колючей проволоки, обозначавшей восточную границу дивизиона, и чуть не провалился в какую-то яму, которой здесь раньше не было.
Царапин заглянул в неё и отшатнулся — снова померещились блики на гладком панцире чужого механизма. Слава богу, это был всего лишь танк — старая добрая земная машина…
Когда это было: только что или сто лет назад — жуткий повышающийся вой и тяжкий удар за капонирами, после которого Петров сказал с удивлением: «Не взорвалось…»
Жив ли теперь Петров? А от Левши, наверное, уже ничего не осталось, даже пуговиц… Как же это так вышло, что сам Царапин до сих пор жив?
Он спрыгнул на броню и осторожно выглянул из ямы. Перед ним в ночи лежала чужая планета. Внешне пейзаж не изменился (разве что кое-где горел янтак), но это уже была не Земля, эта территория не принадлежала больше людям.
4
О чём он думал тогда, сидя на шершавой броне зарывшегося в песчаный грунт танка? В это трудно поверить, но старший сержант Царапин мучительно, до головной боли, вспоминал, чем кончилось дело у Уэллса в «Войне миров». Книгу эту он читал и перечитывал с детства и всё-таки каждый раз забывал, почему марсиане не завоевали Землю. Что им помешало? Они же всё сожгли своим тепловым лучом!.. Какая-то мелочь, какая-то случайность… В книгах всегда выручает случайность.
Дожить бы до утра…
«А оно наступит, утро?..»
Царапин давно уже слышал, как по ту сторону проволочного ограждения кто-то шуршит, перебегает, прячется. Звуки были свои, земные, слушать их было приятно.
Потом зашуршало совсем рядом, и кто-то за спиной негромко предупредил:
— Не двигаться! Буду стрелять!
Тишина и человеческий голос. Царапин никогда не думал, что это так много — тишина и человеческий голос. Люди… А ведь они пробираются туда, к пустырю. Всё живое бежит с пустыря, а они, как всегда, — наоборот, наперекор…
— Кто такой?
— Старший сержант Царапин, — апатично отозвался он.
Сзади опять зашуршало, и новый голос (Царапин машинально определил его как офицерский, но не выше трёх звёздочек) скомандовал:
— Встать! Выходи!
— Автомат брать? — спросил он, поднимаясь.
— Что? — Офицер опешил.
— Это не мой, — устало пояснил Царапин. — Я его у десантника взял… у мёртвого…
— Сдать оружие!
Царапин отдал автомат и вылез. Втроём они отошли, пригибаясь, подальше от ямы, в колючие заросли.
— Товарищ лейтенант, — обессиленно попросил Царапин, — не ходите на пустырь… Туда людям нельзя… Туда не десант — туда бомбу надо было сбросить… Бомбу, — ошеломлённо повторил он и ещё раз — словно проверяя, не ослышался ли: — Бомбу… — Вскочил с криком: — Бомбой их, гадов!..
Его ухватили за ногу и за ремень, рывком положили на песок, прижали.
— Я тебе поору! — прошипел лейтенант. — Я тебе повскакиваю!.. Ефрейтор Фонвизий! Проводишь сержанта до шоссе. Доложишься капитану Осадчему.
— Пошли. — Фонвизий подтолкнул притихшего Царапина, который после краткого буйства снова успел вернуться в состояние горестной апатии. Поднялся и побрёл, послушно сворачивая, куда прикажут.
Впереди замерцал лунный асфальт. Разлив асфальта. Шоссе. Артерия стратегического значения. Рядом с обочиной, как бы припав к земле, чернел бронетранспортёр. Чуть поодаль — ещё один.
Их окликнули. Навстречу из кустов янтака поднялись трое с автоматами и приказали остановиться. Появился капитан (видимо, тот самый Осадчий), которому Царапин немедленно попытался доложить обстановку. Капитан не дослушал и велел проводить старшего сержанта в санчасть.
Никто ничего не хотел понять!
Фонвизий привёл слабо сопротивляющегося Царапина к покрытому маскировочной сетью молочно-белому автобусу, на каких обычно разъезжают рентгенологи, и сдал с рук на руки медикам — морщинистому сухому старичку в капитанской форме и слоноподобному верзиле с лычками младшего сержанта.