Ну всё. Всё-всё-всё. Пофантазировал — и хватит. И за работу. Но тут он вспомнил, что случилось утром, и снова ощутил этакий неприятный сквознячок в позвоночнике. Перед глазами медленно-медленно закувыркался падающий стакан и замер, подхваченный…
Он выпрямился, бессмысленно глядя в одну точку, а именно — на многостержневую шариковую ручку на столе Мерзликиной. Самопишущий агрегат шевельнулся и, подчиняясь его лёгкому усилию, встал торчком.
Мерзликина взвизгнула. Перетрусив, он уткнулся в бумаги. Потом сообразил, что именно так и навлекают на себя подозрения. Гораздо естественнее было полюбопытствовать, по какому поводу визг. Мерзликина с округлившимися глазами опасливо трогала ручку пальцем.
Происшествием заинтересовались.
— При чём здесь сквозняк? — возражала Мерзликина. — Что может сделать сквозняк? Ну, покатить, ну, сбросить… И потом, откуда у нас здесь сквозняк?
Она успокоилась лишь после того, как её сосед разобрал и собрал ручку у неё на глазах. Там, внутри, обнаружилось несколько пружинок, и Мерзликиной, как истой женщине (тем более — яркой), этого показалось вполне достаточно. Вот если бы пружинок не было, тогда, согласитесь, вышла бы полная мистика, а так — всё-таки пружинки…
Значит, не померещилось. Значит, всё это всерьёз и на самом деле. Но откуда? С чего вдруг могли в нём проснуться такие сверхъестественные, или, как это сейчас принято говорить, — паранормальные, способности? Прорезались с возрастом, как зуб мудрости?
Он машинально открыл папку, не прикасаясь к ней, и таким же образом закрыл.
Теперь не было даже сомнений.
«Ах вот как! — внезапно подумал он с оттенком чёрного ликования. Ну тогда совсем другое дело! Тогда я, кажется, знаю, чем мне заняться…»
И скосил преступный глаз вправо, где из-под полированной передней стенки стола так беззащитно и трогательно виднелись венгерские туфли начальника.
Он мысленно потянул за шнурок. Начальник схватился за ногу и заглянул под стол.
Неосторожно… В течение нескольких минут он тренировался, развязывая и завязывая тесёмки папки, после чего вернулся к туфлям. Принцип он понял: следовало не тянуть, а постепенно распускать весь узел в целом.
С этой ювелирной операцией он справился с блеском и некоторое время любовался расхлюстанным видом обуви начальника. Потом ему пришло в голову, что шнурки можно связать между собой.
Довершить затеянное он мудро предоставил естественному ходу событий и, разложив бумаги, сделал вид, что с головой ушёл в дела. Прошло около получаса, а ловушка всё не срабатывала. Первое время он нервничал, а потом сам не заметил, как втянулся в обычный ритм и взялся за службу всерьёз. Поэтому, когда в помещении раздался грохот, он подпрыгнул от неожиданности точно так же, как и все остальные.
Начальник лежал на животе ногами к стулу и с совершенно обезумевшим лицом к двери. Упираясь ладонями в пол, он безрезультатно пытался подтянуть под себя то одну, то другую ногу.
Ужас! Налицо злостное хулиганство, подрыв авторитета, грубейшее нарушение производственной дисциплины, а виновных нет.
Начальника поставили на ноги, развязали, отряхнули и бережно усадили за стол. Он ошалело бормотал слова благодарности, а ему — не менее ошалело — бормотали слова соболезнования и, не зная, что и подумать, в смущении разбегались по рабочим местам.
Впору было появиться какому-нибудь Эркюлю Пуаро и порадовать поклонников версией, что начальник сам незаметно связал себе ноги и, грохнувшись на пол, отвлёк тем самым внимание общественности от какого-то своего куда более серьёзного преступления.
Но если бы этим пассажем всё ограничилось!
Нет, день запомнился начальнику надолго. Бумаги на его столе загадочным образом шулерски перетасовывались, а сверху неизменно оказывался журнал из нижнего ящика тумбы. Кроссвордом вверх. Стоило начальнику отлучиться или хотя бы отвлечься, красный карандаш принимался накладывать от его имени совершенно идиотские резолюции, пересыпая их грубейшими орфографическими ошибками.
Начальник взбеленился и решил уличить виновных любой ценой. Тактика его была довольно однообразна: он прикидывался, что поглощён телефонным разговором или поиском нужного документа, после чего стремительно оборачивался.
В конце концов карандашу надоела эта бездарная слежка. Уже не скрываясь, он опёрся на остриё и, развратно покачав тупым шестигранным торцом, вывел поперёк акта о списании детскими печатными буквами: «Ну и как оно?»
Начальник встал. Лицо его было задумчиво и скорбно. Он вышел и не появлялся до самого перерыва.