Норка шла послушно — ведь это так нетрудно. Но её надо было научить понимать и обходить все «человеческие препятствия» — вернее, препятствия для слепого. Сначала она стремилась «срезать углы» при переходе через улицу, как это делают обыкновенно все собаки, а через небольшие препятствия пыталась прыгать и тащила за собой человека. Но Васильев не шёл за ней, он упирался и говорил строго: «Нельзя!» Норка оттопыривала одно ухо и отрывисто лаяла: «Ам!» Вероятно, она спрашивала: «В чём дело?» Она по-своему недоумевала: почему эти улицы надо переходить непременно на перекрёстках, да ещё под прямым углом? И почему сильный человек не может перепрыгнуть небольшой ровик или бревно? Васильев осторожно обходил бревно стороной, а через ровик переходил по мостику. Так должен поступать слепой.
Когда Норка стремилась перепрыгнуть небольшие предметы, лежащие на её пути, Васильев спускал поводок до земли и задевал им за этот предмет. Собака рвалась вперёд, а поводок больно дёргал её назад. Да, лучше уж обойти стороной. Эти предметы Норка быстро научилась обходить, но препятствий выше её роста она не чувствовала. Но ведь там, где собака пробегала свободно, не глядя вверх и не замечая препятствия, человек может задеть головой. Васильев останавливал Норку перед высокой перекладиной и, постукивая по ней палкой, говорил: «Нельзя, обход» — и при этом тянул собаку за поводок в сторону. Нет, она всё-таки не чувствовала никакой опасности в этом препятствии и старалась прошмыгнуть под перекладину. Тогда Васильев сделал так, что перекладина упала на Норку в тот момент, когда она хотела пройти под ней, и больно стукнула по шее. После такой неприятности Норка стала посматривать вверх и обходить всякое высокое препятствие, расположенное на уровне человеческого роста и даже выше.
— Ну как, Норка, теперь поняла? То-то, упрямая… — сказал Васильев и улыбнулся.
После каждого исполненного приказания хозяин говорил ей: «Хорошо… хорошо…» — и поглаживал при этом по голове сильной, мягкой рукой. А то и давал кусочек вкусного варёного мяса. На ремешке, перекинутом через плечо, висела у Васильева парусиновая сумочка. Как только Васильев опускал в неё руку, собака нетерпеливо переступала с ноги на ногу и не сводила с него влажно блестевших тёмных глаз. Получив кусочек мяса, Норка виляла хвостом и беззвучно оскаливала большие белые зубы, будто смеялась от удовольствия.
Васильев научил её уступать дорогу машинам, повозкам, верховым, но бесшумному велосипеду, к которому Норка привыкла у Бориса, она не хотела уступать. А ведь велосипед может сшибить слепого. Пришлось во время дрессировки нарочно наехать на неё. Норка обозлилась и стала бросаться на всех велосипедистов. Пришлось отучать её от этой дурной привычки.
Через два месяца дрессировки в лесном городке Васильев направился с Норкой на окраину Москвы.
Попав на бойкую городскую улицу, Норка сначала испугалась и попыталась увести «слепого» в боковые, более тихие улицы. Но Васильев её не пускал.
— Нельзя, прямо вперёд! — строго приказал он.
Попробовал Васильев обратить внимание Норки на световые сигналы уличного движения, но она не поняла их. Она от природы страдала, как и все её сородичи, дальтонизмом: не различала цветов. Но зато, приученная понимать жесты, она замечала изменения в положении милиционера-регулировщика. Когда милиционер своей полосатой палочкой приостанавливал движение машин, Норка смело устремлялась вперёд, ведя за собой хозяина.
Наконец Васильев повёл её туда, где было особенно — много людей: на вокзал, базар и скверы. Норка шла точно прикованная к своему хозяину и не проявляла к людям никакого интереса, кроме одного: как бы не столкнуться с ними и свободно провести своего «беспомощного» хозяина. А хозяин иногда так притворялся слепым, что даже надолго закрывал глаза и шёл за обученной собакой свободно, смело, не чувствуя уже никакого страха перед чёрной бездной. Он шёл за своим поводырём и думал: «Хорошо… хорошо… Мой неизвестный друг — слепой — получит надёжную опору в ходьбе».
Через три месяца такой специальной подготовки был устроен выпускной экзамен собакам — поводырям слепых. Каждый дрессировщик подготовил несколько собак, и теперь учителя волновались за своих «учеников». Не сорвутся ли? Ведь столько в них вложено терпеливого, настойчивого труда…
Васильеву завязали глаза, и Норка безукоризненно точно провела его через все препятствия.
Председателем экзаменационной комиссии был профессор Киселев из института физиологии. С бородкой клином, в пенсне, он чем-то напоминал Чехова. Профессор пожимал Васильеву руку и говорил, заглядывая ему в глаза:
— Спасибо, товарищ Васильев, очень хорошо вы поработали. Ваши поводыри будут надёжными друзьями инвалидов. Но нам надо теперь проверить собак в работе не только по заученным маршрутам. Смогут ли они самостоятельно ориентироваться в городе?.. Вы понимаете меня, товарищ Васильев?
— Да, понимаю, Михаил Иванович.
— Ну так вот вы и проверьте это, когда передадите Норку по назначению. Собственно, поэтому мы и посылаем собак в их родные места, которые они хорошо знают.
Перед войной Николай Ильич Малинин работал художником по тканям на текстильной фабрике. Он пытливо изучал мастерство старых умельцев тонкой кисти, ходил на луга, в сады и в лес, зарисовывал цветы с натуры.
Создал Малинин два своеобразных текстильных рисунка: один был на шёлковое полотно, с небесно-голубой и золотисто-солнечной полосками, а другой — на майю для детей, и назвал его Николай Ильич «Лесной полянкой». По белому полю причудливо рассыпаны лепестки цветов, листочки, ветви, ягоды земляники, грибки с красной шляпкой. А среди этих алых фигурок мелькало маленькое солнышко с красным ободком. Приглядишься и заметишь — солнышко улыбается…
Но творческая работа художника Малинина вскоре была прервана войной.
Уходя на фронт, он сказал жене:
— Маша, побереги мои эскизы… Я вернусь и закончу их…
На фронте он был командиром орудия. Однажды на их огневую позицию противник обрушил огонь миномётов, и Малинина, с изуродованным лицом, в тяжёлом состоянии, эвакуировали в госпиталь.
В тыловом госпитале, на Урале, он пролежал целый год, а затем приехал в родной город.
Светлый мир солнца и красок, который так любил Николай Ильич, исчез для него навсегда и сменился вечной темнотой. Он уже не чувствовал боли от своих фронтовых ран, а ранение другое, душевное, не давало ему покоя.
Находясь дома без всякого дела, он страдал. Подолгу на ощупь перебирал свои довоенные эскизы и мысленно вспоминал цветистые рисунки. Однажды Мария, наблюдая за мужем, сказала ему:
— Коля, я заходила в госпиталь инвалидов войны. У них нет массажиста, а нужда в нём большая… Как ты думаешь, а?
Ещё в госпитале, в группе выздоравливающих, он научился массировать. Как-то при обходе раненых начальник госпиталя сказал Николаю Ильичу:
— Я вижу, вы скучаете без дела, товарищ Малинин. Займитесь массажем. Полезное дело. Пригодится…
Послушался Николай Ильич доброго совета и охотно принялся за дело.
Вернувшись в свой город, он сначала как-то и не думал о том, чем будет заниматься. Но без дела скучно стало жить, просто невозможно. И как кстати теперь заговорила Мария о работе! Он обнял жену за плечи и ласково проговорил:
— Машенька, умница ты моя дорогая… Спасибо.
Работая, он убедился в том, что массаж делает чудеса. Кажется, навсегда после тяжёлого ранения окостенеет сустав, но усиленный ежедневный массаж и упражнение ноги постепенно возвращает суставу его нормальную подвижность, и, глядишь, инвалид начинает ходить всё лучше, свободнее, веселее.
И как приятно сознавать, что это дело твоих рук, твоего труда!
Больные любили его сильные, горячие руки, и Николай Ильич почувствовал, что он нужен людям, полезен им.
А тут ещё родился сын. Мальчик был крепкий, черноволосый и кареглазый. Знакомые часто говорили: