Ох и кинулась Маланья к дьячку своему, сграбастала, тепленького, глупенького, спеленала белыми руками и принесла в избу, как матрешку. На пороге только и опамятовалась, на землю поставила, чтоб не смутить хозяина перед гостем. А гостя уж след простыл.
— Чему-то быть, — сказала Маланья, расплакавшись вдруг на груди своего дьячка.
— Чему же?! — робко гладил он жену по головке.
— Не зна-а-аю, — неутешно плакала Маланья да и смолкла. — Чему быть, того не миновать.
Был суд.
В тихие Можары понаехало из соседнего монастыря начальство. В церковном притворе с цепями на руках, в колдовском своем платье, поверх беличья шубка, сидела на скамье Маланья. Перед ней на возвышении святые мужи в черных рясах, а главой у них игумен Паисий. Односельчан полна церковь — согнали.
Федька Юрьев сказывал о колдовстве Маланьи и о той порче, какую она напустила на него.
— И, ненавидя весь род Христов, — вопил Федька, — напустила Маланья на меня и мужа своего дьячка Ивана черное чародейство. Очутились мы в санях, и понесла нас лошадь мимо дороги. Сама же Маланья обернулась волчицей, выскочила через трубу и погналась за нами. Величиной волчица была выше леса, зубы как пила, а глаза как две печи. Догнала эта волчица сани и сожрала лошадь.
— Это зачем же я свою лошадь жрать бы стала? — засмеялась Маланья, пугая смехом и дерзостью невиданной монахов и крестьян. — Мне бы вас, бессовестных, слопать!
— Ведьма! — У Федьки пена изо рта пошла. — Не по зубам тебе человек с крестом! Не по зубам!
Спросили дьячка, видел ли он волчицу.
— Не видел, — покрутил головой дьячок. — То, что в купчей слова перевернулись, — точно. А волчицы не было. Да и вокруг саней следов было много, целая стая лошадь разорвала.
Терентий Ивлев, домашний палач Кучума, черный, высохший, согнутый болезнью пополам, тоже говорил против Маланьи:
— Угрожала она мне, ведьма, что сделает таким же черным, как потолок в моей избе. И точно. Три года сох — и вот поглядите-ка на меня теперь, добрые люди! Сжечь ее, ведьму!
— Угрожала Терентию Ивлеву? — спросили судьи Маланью.
— Угрожала. — Маланья не запиралась. — Угрожала ему, потому что он — тать, свел корову у нас три года тому назад.
— Как же ты узнала?
— Мне многое ведомо. Поглядите на его рожу! Хороший человек разве стал бы палачом?
Злы были люди можарские. Один вспомнил то, другой — другое, третий — про больную голову, будто сонного и пьяного накрыла Маланья подолом…
Во время суда Федька Юрьев все бегал на улицу. Со дня порчи никакая пища в животе у него долго не держалась. Глядя на все это зло, судьи приговорили: Маланью, колдунью, сжечь.
Суд шел на Сретенье. Омрачить праздник побоялись, отложили казнь на завтра.
Заперли Маланью в амбар на господском дворе и собак вокруг посадили.
Тут можарские люди опомнились: веселое ли дело человека живьем спалить. Побежали к Паисию с подарками. Игумен был суров. Всех, кто пришел со взятками, велел бить кнутами, и били.
Обозлившись, можарцы объявили Федьке, что в патриаршие земли не побегут. Патриаршие люди быстренько собрались и уехали, не грозя и не споря. «Не к добру», — подумалось можарцам.
Глава четвертая
Пока вершилось ужасное Маланьино дело, Анюта ни жива ни мертва отсиживалась в коровнике. Чего греха таить, боялась Анюта, как бы не вспомнила на пытке Маланья про нее.
Все же, как ни страшно за шкуру свою дрожать, — когда близкий человек в беде, свой страх недорог.
Спорхнула ночью Анюта с печи, оделась потихоньку и побежала к Маланьиному горькому амбару.
Висела морозная дымка, снег скрипел — в Москве слышно.
Прибежала-таки Анюта на боярский двор. Людей — никого. Собаки цепные, человека завидя, из будок повыскочили и, как волки, уселись молча вокруг амбара и стали ждать Анюту, чтоб разорвать, коли подойдет.
— Маланья! — крикнула Анюта издали.
Маланья, узнав голос, отозвалась:
— Зачем пришла, Анюта? Уходи, пока не увидели.
— Нет никого. А пришла спросить, чего мне сделать, чтоб вызволить тебя. К амбару не подойти, псы больно голодны.
— Ничего не поделаешь, девушка. Помни меня и молись. — Может, черта позвать? Ты научи как, я позову.
— Богу за меня молись, девушка. Богу! И ступай. Караульщик греться пошел. Не ровен час увидит тебя.
Тут в доме дверь хлопнула.
Заплакала Анюта и бежать. Бежит к селу, а сама думает, не позвать ли маленького лешего, может, он вызволит Маланью. Только подумала, обдало ее снежной пылью, выросла из-под земли тройка белых лошадей в серебряной сбруе. Саночки узорчатые, голубыми цветами расписаны. Возок пуст, а на месте кучера Ванюшка-леший.