Косинский входит.
Косинский. Ну, атаман, где ты это пропадаешь? Ты, как вижу, и не думаешь об отъезде.
Моор. Седлай лошадей. До заката солнца мы должны быть за пределами графства.
Косинский. Ты шутишь?
Моор (повелительно). Живей, живей! Не медли ни минуты… все брось… и чтобы ни один глаз тебя не заметил. (Косинский уходит).
Моор.
Я бегу отсюда. Малейшее замедление может привесть меня в бешенство, а он сын моего отца. Брат, брат! ты сделал меня несчастнейшим человеком на земле. Я никогда не оскорблял тебя: ты поступил не по-братски. Пожинай спокойно плоды твоего злодейства: мое присутствие да не отравляет более твоего наслаждения. Но это было не по-братски. Мрак да покроет навеки это дело, и смерть да не обличит его.
Косинский возвращается.
Косинский. Лошади оседланы: можешь ехать, когда хочешь.
Моор. Как ты скор! К чему такая поспешность? Неужели я не увижу ее более?
Косинский. Если хочешь, я сейчас расседлаю. Сам же приказал спешить, сломя голову.
Моор. Только один раз! одно, последнее прости!.. Я должен, должен до дна выпить яд этого блаженства – и тогда… Косинский только десять минут, подожди меня у садовой калитки – и мы в дороге.
Четвертая сцена
В саду.
Амалия.
Ты плачешь, Амалия? – и это сказал он таким голосом, таким голосом… Мне показалось, что вся природа помолодела, былая весна любви расцветала предо мной с этим голосом. Соловей заливался, как прежде, цветы благоухали, как прежде, и я, упоенная блаженством, лежала в его объятиях. О, лживое, коварное сердце! как ты умеешь раскрашивать свою измену! Нет, нет! прочь из души моей, кощунственный образ! Я не изменю своей клятве! ты мой единственный! Прочь из души моей вы, предательские, безбожные желания! В сердце, где царствует Карл, нет места для другого. Но отчего же душа моя, против воли, стремится к этому пришельцу? Он так неразрывно слился с образом моего Карла, стал вечным спутником моего Карла. Ты плачешь, Амалия? О, я убегу от него! – Убегу! Никогда глаза мои не увидят его.
Разбойник Моор отворяет садовую калитку.
Амалия (содрогается). Чу! Чу! словно скрипнула калитка? (Видит Карла и хочет бежать). Он! куда мне?.. Будто кто приковал меня к этому месту: хочу и не могу бежать. Не оставь меня, Отец небесный! Нет, ты не вырвешь у меня моего Карла! В душе моей нет места для двух богов, а я слабая девушка. (Вынимает портрст Карла). Ты, мой Карл, – ты будешь моим гением-хранителем! Ты защитишь меня от этого нарушителя моего спокойствия! На тебя, на тебя буду я беспрестанно смотреть – и не будет у меня нечестивых взглядов на этого… (Молча стоит, устремив взоры на портрет).
Моор. Вы здесь? – и так печальны? Слеза блестит на медальоне? (Амалия отвечает ему). Кто хе этот счастливец, о ком серебрится глаз ангела? смею ли взглянуть? (Он хочет посмотреть на медальон).
Амалия. Нет… да… нет!
Моор (содрогаясь). Но заслуживает ли он такого обожания? заслуживает ли?
Амалия. О, еслиб вы его знали!
Моор. Я бы завидовал ему.
Амалгя. Обожали бы, хотите вы сказать.
Моор. А!
Амалия. О, вы бы его любили! В его лице было так много, так много… в его глазах, в звуке его голоса было так много сходства с вами, так много того, что я так любила…
Моор (стоит, потупив взоры).
Амалия. Здесь, где вы теперь стоите, стаивал он тысячи раз, и возле него та, которая с ним позабывала и небо и землю; здесь его взор обнимал эту пышную природу. Она, казалось, понимала этот великий, награждающий взгляд и хорошела перед ним. Здесь он пленял своей божественной музыкой воздушных слушателей. Здесь, в этом цветнике, срывал он розы, и срывал эти розы для меня; здесь, здесь лежал он в моих объятиях: губы его горели на моих губах и цветы радостно умирали под стопами влюбленных.