Выбрать главу

В 1828 году в Париже была поставлена двух-актная «opera vaudeville» – «Les brigands de Schiller», а Верди воспользовался произведением немецкого драматурга в своей опере «I. Mesnadieri», написанной им для Дженни Линд. – Вообще, с легкой руки Шиллера, композиторы опер и опереток в XIX веке чувствуют особенную слабость к изображению разбойников, как о том свидетельствуют «Фрейшютц», «Фра Диаволо», «Гаспарон», «Пираты» и т. п. произведения.

IV. Общая характеристика пьесы и действующих лиц

«Разбойники» – классическое произведение, но вовсе не в том смысле, как трагедии Софокла, Оды Горация, «Дон Кихот» Сервантеса, «Герман и Доротея» Гёте или даже «Борис Годунов» и «Евгений Онегин» Пушкина. Если классичность непременно требует глубины идеи, последовательности в её развитии, строгой гармонии частей, верного воспроизведения художественной действительности, жизненности характеров, то все дары Лессинга, Вольтера и Дидро, не говоря уже о Корнеле и Расине, в бесконечное число раз классичнее «Разбойников», переполненных такими наивностями и невероятностями, какие допускаются только в народных патриотических пьесах, сочиняемых на случай и забываемых безвозвратно через два-три месяца после их появления. Если мы попытаемся отрешиться от личных воспоминаний о первом знакомстве с «Разбойниками» и от субъективных (разделяемых, однако, огромным большинством людей) впечатлений и посмотрим на эту пьесу с точки зрения холодного рассудка, нам бросятся в глаза такие прямо нелепости, какие простительны разве только в балаганном представлении. Отец отказывается от любимого сына, даже не заглянув в письмо, обвиняющее его первенца; отец и невеста верят рассказу первого проходимца о смерти Карла; 80 разбойников, окруженные в лесу полутора тысячью регулярной кавалерии, спокойно выслушивают бесконечные проповеди патера и брань своего атамана, а в конце, концов одерживают блестящую победу, потеряв только одного из своих за 300 убитых неприятелей. Герой, услыхав на берегу Дуная имя невесты Косинского, вспоминает (?!) о своей Амалии и возвращается в родовой замок, где живет много дней, неузнаваемый ни родным братом, ни невестой (которая даже начинает влюбляться в него, как в постороннего), ни старым слугою. В какую эпоху происходит действие? С одной стороны поп сожалеет об упадке инквизиции (и за это сожаление повешен проповедником свободы совести и мысли!), с другой – феодальный владелец имеет возможность похоронить в подземной тюрьме любого из вассалов, а разбойники выражают свою скорбь по-библейски – раздранием одежд своих. Все характеры набросаны резкими мазками грубой и толстой кисти: злодей, по характерному выражению Пушкина, и стакан воды пьет по-злодейски; Максимильян Моор без колебания прощает своему мучителю и убийце; Амалия величава, как скандинавская богиня; придорожные разбойники по величию души оставляют за собой античных богов; «я тебя награждаю по царски, говорит атаман одному из них: я поручаю тебе отмстить за моего отца», и тот преисполняется несказанной гордости. Этот атаман, герой пьесы, – такой идеал благородства и душевной силы, соединенной с необыкновенной нежностью и тонкостью чувства, какого никогда не бывало и не может быть на свете.

Но с этими недостатками пьесы теснейшим образом связано и её огромное художественное значение; она – продукт безграничного юношеского идеализма, страстности чувства и желаний, благороднейшего оптимизма и горячей веры; она – та песнь весеннего соловья, которая всех заставляет вспомнить:

Золотые сердца годы,Золотые грезы счастья,Золотые дни свободы.

Оттого-то и теперь, через 120 лет, даже у читателя, ясно видящего все её недостатки, она вызывает на глаза благотворные, возвышающие душу слезы.

Трудно назвать другой столь рельефный факт, показывающий, насколько далеко ушло за это время человечество, как обвинение «Разбойников» в безнравственности и антирелигиозности. Опасной, революционной считалась драма, герой которой, одаренный необыкновенной душевной силой и гениальными способностями, жестоко наказан за то только, что осмелился идти к благородной цели своим путем; он наказан не только внешним образом – гибелью личного счастья и позорной смертью; он казнится и внутренно, так как с первых-же шагов в сторону с протореннной дорожки он вынужден совершать деяния, которые сам-же находит возмутительными, которых сам гнушается. В последнем действии он довольно малодушно и сантиментально выражает глубокое раскаяние и с с горькой иронией отзывается о своей нелепой борьбе с Провидением: «Ребенок, говорит он, обращаясь к Господу, дерзнул предупреждать Твои предначертания!»