— Ступай, малыш. Я не хочу, чтобы они поймали или убили тебя. У меня был сын, такой же, как ты. Они убили его. Застали, когда он жарил зерна пшеницы, и убили. Чтобы отомстить за него, я и стал разбойником. Я отомстил. Но раз стал разбойником, тут уж ничего не поделаешь, это на всю жизнь. Для меня все кончено. А тебе надо бросать, пока не поздно. Поищи себе другое занятие.
— Пойдем со мной, дядя! — молил Хасан. — Будем вместе. Тебя вылечат, вот увидишь.
Старик поднял рубашку. Грудь его была покрыта сгустками крови.
— Посмотри. Дальше идти я не могу. Оставь меня и беги.
Хасан хотел было поддержать его, помочь ему подняться. Старик сделал последнее усилие, чтобы встать на ноги. Но, едва поднявшись, тут же упал замертво. Хасан покатился на землю вместе с ним. Он оплакивал его, как родного отца, дрожа всем телом, словно малый ребенок. Вдруг до него донесся голос каида.
— Все погибли, — сказал он.
Но жандармы упорно продвигались вперед. Хасан решил уйти, поклявшись себе, что отплатит каиду при первой возможности.
Бесшумно, словно дикий зверь, он скользнул в лес. В густой чаще тянуло запахом прелой земли. Под деревьями он увидел сгнившие грибы и желтые, едва раскрывшиеся цветы. Кое-где в просветах между деревьями виднелось ярко-голубое небо. По нему, свернувшись клубочком, мирно плыло в обратную сторону белое облачко.
XXXVI
Надругавшись над мертвыми, жандармы вместе с каидом двинулись обратно в деревню, унося с собой в мешке останки своего товарища. Двое раненых тихо стонали. Солнце клонилось к закату. Тени становились длиннее. Жандармы, рассвирепев, окружили деревню. Подручные каида стали выволакивать всех жителей на улицу. Залаяли собаки. Послышалось мычание коров, рев ослов, крики женщин, рвавших на себе волосы, плач детей.
Жандармов обуревала жажда мести, в их хмурых, суровых взглядах застыла жестокая решимость. Мужчин, отделенных от остальной массы людей, окружили конные жандармы во главе с каидом. Его тень, мрачная, угрюмая, распласталась на земле, словно хищная птица. Он был готов на все. Круг замкнулся. Упитанные кони пофыркивали. Крестьяне с поднятыми вверх руками молча ждали.
— Расскажи им, каид, что произошло, — сухо приказал жандарм Рено.
Удивленный каид невнятно забормотал:
— Вы знаете… у них…
Потом, опомнившись, твердо произнес:
— Погиб жандарм.
Крестьяне не шелохнулись.
— Вы… вы… вы просто псы! По вашей вине погиб жандарм. Два других тя… тяжело ранены. А вы стоите и молчите.
Люди по-прежнему безмолвствовали. Каид едва сдерживал себя, сидя в седле. Обезумев от бешенства, он походил скорее на дикого зверя, готового броситься на свою жертву, чем на человека, который держит речь.
— Тем хуже для вас… отправитесь в тюрьму, все как один. Тюрьма будет забита. Вас всех сошлют на каторгу.
Толпа дрогнула.
Тогда жандарм Рено оттолкнул каида, встал на его место и злобно сказал:
— По вашей вине погиб жандарм. Надеюсь, что с двумя другими ничего не случится. Но за каждого жандарма, убитого или раненого, я беру десять заложников, причем не просто так, наобум, кого попало, а отцов семейств. Переведи им, каид, переведи этой своре псов, этим злодеям.
Каид не сразу, но перевел.
По толпе прокатился вздох, послышался горестный шепот:
— Ммм… Наши дома опустеют…
Женщины заплакали. С разметавшимися волосами они кинулись к мужчинам.
— Отберите, кого следует, каид. Одних кормильцев! — рявкнул жандарм. — А вы слезайте с коней и вяжите их.
Каид и его подручные стали отбирать людей ударами прикладов:
— Ты… ты… ты…
Каид начал со своих врагов. Потом настала очередь тех, кто противился его власти.
— Это националисты, — говорил он.
И наконец, указал тех, кто требовал назад свои земли. «Ай-ай!» — причитали женщины.
Ребятишки плакали. А тридцать мужчин стояли со связанными за спиной мозолистыми руками. Душу их терзала несказанная мука, но босые и полураздетые, с усатыми, изрезанными морщинами лицами с нависшими бровями, они не склонили головы. Вскоре женщин и детей оттеснили от них ударами прикладов и холостыми выстрелами. Затем жандармы построились в колонну и двинулись, волоча за собой на веревке пленников. Опасаясь бунта, они решили уйти немедленно, несмотря на спускавшиеся сумерки.
XXXVII
Примерно в это же время измученный, раненый Хасан выбрался наконец из непроходимой чащи. Весь исцарапанный, в изодранной одежде. Рука у него страшно болела. Очутившись вблизи стада блеющих коз, он увидел их пастуха, верхом на осле, который, не переставая, кричал, понукая коз. Заметив Хасана, он остановил осла, но слезать не стал.